Последовавшая за этим тишина почти удвоила мучения Фу.
– Он дал клятву, – сказал наконец Тавин.
Настала очередь Фу застыть. Она повернулась и твердо посмотрела на Сокола.
– Что, – прошипела она, – означает это?
– Думаю, ты сама знаешь что.
Фу знала. Она была Вороной. Она узнавала Танец денег, когда его слышала.
Жасимир выпрямился.
– Тав…
Фу выдернула руку. Та снова закровоточила.
– Если вы думаете, что я брошу свою семью с чудовищем…
– Твой отец сказал, что, если с ним что-нибудь случится… – начал Тавин.
– С ним случились вы двое.
– И твоя клятва.
Ее каблуки вонзились в земляной пол.
– Мы пообещали доставить вас в Чепарок…
– Твой отец поклялся Заветом, что доставит Жасимира к его союзникам в этой жизни или в последующей.
В голосе Тавина серебрился мороз. Он не смотрел на нее.
Это еще сильнее сводило ее с ума. Танец денег срабатывает только тогда, когда знаешь себе цену. Когда знаешь, сколько тебе должны.
Но они оба знали, сколько она должна им, Соколу и принцу: ничего.
– Мы сказали ей… у меня в Чепароке есть союзники, – нарушил молчание Жасимир. – Вороны сдержали свою часть клятвы.
– Правда? – Тавин махнул дрожащей рукой в сторону разрушающихся стен. – По-твоему, это похоже на Плавучую крепость, Жас? А может, последние десять минут ты собирал армию, а я просто этого не заметил?
Принц отпрянул, его щеки потемнели, но желваки сделались твердыми.
– Неважно. Они доставили нас сюда. О большем я не могу просить.
– У нас нет выбора. – Проволока вокруг слов Тавина натянулась. – Дворянство Олеандра вот-вот завладеет троном. Мы все знаем, чем это закончится.
У принца не оказалось ответа.
Он оказался у Фу.
– Давай-ка выплюни эти «мы» и «нас». Мои родичи доставили вас к союзникам, как вы и просили. А ваши чертовы союзники пустили стрелы в…
Слова у нее на языке превратились в гравий.
Зуб Подлеца оставался холодным и тихим. Умер.
Все умерло.
Она должна была это вернуть, должна была их вытащить, должна была вытащить…
– Прости. – Руки Жасимира сложились, взгляд бегал по грязи словно в поисках слов. – Мы… Он сказал, что примет нас. Я не знаю, что произошло, почему… Если бы у меня был мой огонь, я смог бы…
Он хотел, чтобы это прозвучало как извинение. Чтобы успокоить ее. Вместо этого у Фу изнутри вырвался на свободу рычащий тигр.
– Мне наплевать! – выкрикнула она. – Это мои люди, и я должна была быть их вождем. А я бросила своих родичей! Я, спасающая королей, и пальцем не пошевелила, чтобы защитить себя и своих? – Она вскочила на ноги. – Пропадите пропадом! – Почва под ней зашаталась. Однако она поплелась к коридору. – Оба пропадите пропадом!
– Фу…
– Позаботьтесь о своих, – огрызнулась она. – А я позабочусь о своих.
Ее пальцы сомкнулись на мешочке с зубами.
Пальцы Тавина сомкнулись на ее здоровой руке.
– Ты хочешь, чтобы тебя укокошили?
– Я хочу выручить Па, – ответила она. – И спасти то, что осталось от моих людей. И мою чертову кошку. Пусти, пока не заставила.
Тавин отпустил, но лишь затем, чтобы опередить и преградить выход.
– Уйди, – рявкнула она.
У Тавина на лице снова возникло то выражение, как будто ему хотелось сказать тысячу вещей. В голосе прозвучала твердость.
– Никто из нас не хочет этого, Фу. Ни для тебя, ни для нас. Но ни Жас, ни я не справимся с Русаной без тебя. И твой народ тоже не справится.
Боль пронзила окровавленную руку Фу, когда она выхватила обвязанный тряпками меч Па и направила сломанным концом в Тавина. Нитки дрожали.
– Не смей! Вы втащили в это моих людей. Не смей!
Он не шевелился, наблюдая за ней. В это мгновение выражение его лица говорило одно:
– Чего ты хочешь, Фу?
Она прекрасно знала, как быстро он умеет двигаться. Если бы он захотел, меч Па уже валялся бы на кирпичах, а она – рядом с ним. Однако он знал, сколько зубов Фениксов в этом мешочке. И если бы она захотела, она зажгла бы его, как свечку, зажгла бы этот город, зажгла Сабор от гор до побережья, зажгла все, пока падала на пол.
Почти все в ней желало этого. Желало вырваться прочь из города, из договора, из клятвы, в которую она сама себя затанцевала.
У Ворон было одно правило. Заботься о своих.
Свои сейчас были на том мосту…
Свои были разбросаны по Сабору.
– Твой отец велел сдержать клятву, – сказал Тавин, глядя на сломанный конец меча.
– Будь ты проклят! – воскликнула Фу.
Он шагнул в сторону, уступая дорогу в коридор.
Чего ты хочешь, Фу?
Она хотела забросить меч Па далеко-далеко, чтобы забыть, как он на ее глазах перерезает горло. Она хотела вышибить Тавину зубы и излечить ими себя от всего, что сделали Соколы сегодня. Она хотела показать лорду-губернатору Крылиной, чего стоит разозлить Ворону-чародейку.
Фу подалась вперед. Удержалась. Проход зиял в двух шагах от нее. Рука пылала, обагряя кровью рукоятку меча. Сделала шаг.
«Задай им огня», – шипели зубы Феникса.
«Выбирайся», – шипел в ответ внутренний голос.
Все в ней хотело этого.
Но клятва принадлежала не ей, чтобы она могла ее нарушить. Она принадлежала Па.
Расплачиваться за нее должна не только она. Но каждая Ворона.
Она могла бы все это спалить и сбежать. Но получить все и наплевать на то, кто будет за это платить, – таков путь мертвых королей.
Она стояла, не двигаясь, долго-долго.
Потом сунула меч за пояс, прислонилась к стене и протянула окровавленную руку.
Именно тогда Фу услышала, как звучит ее голос вождя.
– Залечи мне руку. И расскажи, куда, двенадцать печей, мы идем.
Глава десятая
Голос вождя
– Маровар.
– Что? – выпрямился Жасимир. – Мы никогда не доберемся туда вовремя. Да и тетя Драга меня ненавидит.
Тавин еще раз осторожно взял руку Фу в свои.
– Она тебя не ненавидит, – сказал он, хмуря лоб. И снова жар завладел мышцами Фу. – Она генералмейстер королевских легионов. У нее не так много времени, чтобы тратить его на ненависть к тебе.
– В последний раз, когда она прошлась маршем до дворца, она назвала отца «позолоченным пометом».
– Значит, она недолюбливает короля, – поправил Тавин. – И все-таки служит ему. И это не означает, что она ненавидит тебя.
– Она сказала, что я слишком мягкий, что они, наверное, меня еще не позолотили.
– Вот видишь! Ты ей нравишься. Кроме того, она присягала на кодексе Соколов. Первое правило гласит: «Прежде всего я буду служить моему народу и трону». Если тебе нужна верность, то генералмейстер скорее согласится целую лигу катиться по ржавым гвоздям, чем не выполнит королевского приказа.
Фу грызла ноготь свободного большого пальца, пережевывая услышанное. Что насчет этого сказал бы Па? Прямая дорога в соколиное гнездо? Хуже, чем идти в западню королевы? Что из этого скорее убило бы Па? Скольких ее Ворон это уже убило?
Она с трудом сглотнула. Зуб Па по-прежнему зудел на связке. Он был жив, и ей придется стать вождем вместо него. А в печах своих собственных настроений попляшет как-нибудь потом.
Соколы.
