Дальше последовало безумие шума, стали и крови. Упало одно тело, потом другое… и, как ни странно, четверо оставшихся нападавших юркнули обратно в редеющий мрак.
Им вслед полетел дружный свист.
Фу смотрела туда, где они исчезли. Ее мутило. При стычке они выглядели точно так же, как любые другие Стервятники, однако…
– Глаза, – хрипло сказал принц Жасимир. – У них не было… глаз… – Рвотный позыв согнул его пополам.
Тавин держал Жасимира за плечи.
– Они нас прекрасно видели, Жас. Это всего лишь темнота.
На поляне раздался смех. Фу огляделась и увидела одного из Стервятников, вцепившегося в вываливающиеся внутренности.
– Точно, ваше высочество, – хихикнул он. – Всего лишь темнота.
Фу подкралась к нему и опустилась на колени. Стервятник угасал. Она извлекла журавлиный зуб и призвала его к жизни. Недостаточно, чтобы выпытать правду, но достаточно, чтобы уловить ложь.
– Как вы нас нашли?
Его лицо расколола кровавая усмешка.
– У нас есть то, что принадлежит тебе.
Фу показалось, будто кто-то разоблачил ее одним резким рывком.
Так вот как Стервятники вышли на их след. Что бы у них ни было – выпавший волос, старая рубаха, потрепанная тряпичная кукла – любой Стервятник, хоть чародей, хоть нет, сможет видеть их путь до тех пор, пока держит это голыми руками.
Строго говоря, Стервятники должны были объявиться еще несколько часов назад. Что-то должно было сбить их со следа.
Три зуба. Она сожгла трио воробьиных зубов.
Выходит, три могли запутать даже лучших из Стервятников. Па мог бы гордиться…
Па.
– Сколько ваших заложников-Ворон еще живо? – спросила она, внезапно ужаснувшись тому, что этот вопрос оказался не первым.
Человек дергался в конвульсиях, задыхаясь.
– Сколько? – потребовала она.
Тщетно. Через мгновение Стервятник затих.
Тавин присел рядом.
– Сбежавшие разведчики приведут Клокшелома так быстро, как он сможет доскакать. Нам надо сматываться.
– Тут еды, по крайней мере, на неделю. – Жасимир изучал содержимое мешка мертвого Стервятника. – Должно быть, Клокшелом послал их впереди главного отряда.
Фу встала.
– Заберите у трупов все, что может пригодиться, – провиант, перчатки, мех. Нам теплые вещи и еда нужнее, чем им. Потом двинемся дальше.
Жасимир оторвался от мешка.
– Мы должны оказать им последние почести.
– Надеюсь, ты имеешь в виду королевское «мы», братец. – Фу возилась с трупами, укладывая их рядом. – Если бы эти мрази умирали от жажды в пустыне, я не поделилась бы с ними даже каплей мочи.
– Если мы бросим их, как животных, мы будем ничуть не лучше, – настаивал Жасимир. – Ты окажешь последние почести грешникам, но не им? И ты называешь это милосердием?
– Нет, – ответила Фу, вглядываясь в далекий холм, где окровавленная тушка козы выделялась красным пятном на зеленом фоне. Три мертвых Стервятника. Легкая добыча. – Я называю это волчьей страной.
– Тав. – Принц выразительно посмотрел на своего Сокола. – Кодекс говорит: «Я не обреку своих павших на бесчестие».
У Тавина напряглись плечи.
– Кодекс также говорит: «Я служу своему народу и трону прежде всего», – сказал он усталым голосом. – Причем это правило идет раньше.
* * *В первый день после Гербаньяра они поменяли караул.
Фу зажгла три воробьиных зуба сразу же, как только они отправились в путь, и попыталась стряхнуть напев с собственных костей. Тремя зубами она могла плести чары укрытия вокруг себя и лордиков, уводя их из-под носа Стервятников, однако позволяя при этом видеть друг друга. Она держала все три горящими на протяжении дня и первого, холодного, лишенного звезд, дозора до тех пор, пока Тавин не вывел ее из этой завесы, от которой глаза сделались красными.
Она отпустила воробьиные зубы и чутко проспала несколько часов, понимая, что с каждым вздохом оставляет их незащищенными перед идущими по следу Стервятниками.
На второй день череп Фу раскалывался от боли. Она все же поддерживала горение трех зубов. Упражнялась с Тавином в фехтовании и еще раз преобразила его лицо в подобие принца. Когда она спала, Клокшелом преследовал ее во сне и резал ладони одной клятвой за другой до тех пор, пока они не стали такими же бесполезными, как у Виимо.
На третий день она обнаружила, что пропустила побудку утренним напевом Тавина. Она не сказала ему об этом.
На четвертый день, когда они шли по огромному полю, выложенному пузырями черных камней, твердыми и острыми, как чувство голода, у нее ныли все кости. Тонюсенькие скрюченные травинки пробивались в песчаных ручейках между камнями. На полпути они обнаружили пруд испаряющейся воды такого же ярко-синего цвета, как глазок на оперенье павлина, и очевидно бездонный.
Принц Жасимир потянулся к нему, и Фу на мгновение ужаснулась мысли о том, как просто было бы его отпустить, отдать Стервятникам то, чего они хотят, и положить всему этому конец.
Однако она крикнула, чтобы он возвращался, и бросила в пруд камень – тот почти моментально растворился.
Остаток дня Жасимир провел, сжимая и разжимая кулак, который чуть было не потерял.
В ту ночь она снова занялась лицом Тавина. Он притворился, будто не замечает, как дрожат ее руки, а она притворилась, будто не замечает, как он скрипит зубами, а потом они держали дистанцию и упражнялись на мечах. Она дежурила, укрывшись лосиной шкурой мертвого Стервятника, наблюдая, как буря на равнине бьет в грозовой барабан, три зуба горели, горели, горели ровно, а ее кости подпевали так громко, будто кричали.
Поздно ночью ей в нос ударил запах меди. Потрогав верхнюю губу, она увидела, что пальцы стали красными.
Кожемаги подобрались достаточно близко, чтобы она ощущала паутинки их охотничьих покровов у дальнего горизонта. Они не застанут ее во сне, однако смогут продвинуться вперед.
Гроза прошла дальше, а кровотечение остановилось раньше, чем Тавин проснулся к своему дежурству. Об этом она ему тоже не сказала. Утром она запалила зубы пятый день подряд.
На шестой день она слегла.
Все утро у нее перед глазами бегали серые мушки. Она надеялась, что это всего лишь из-за Стервятников, копавшихся в ее сне, однако понимала истинную причину. Кости ее больше не пели, не ныли, только дрожали и выли. И все же она продолжала жечь по три зуба.
Кожемаги подобрались слишком близко. Их разделял день пути, возможно, меньше.
И всякий раз, когда она засыпала, она подпускала их еще ближе.
Они пересекли равнину и оказались в землях, где утесы и скалы торчали из темных лесов, как зубы зверя, пожиравшего небо. По догадкам Фу, до летнего солнцестояния оставалось не более полутора лун, однако в тени невозможно высоких сосен все еще лежал снег. Часто, оказываясь за спиной мальчишек, Фу сгребала его пригоршней и размазывала по лицу, чтобы сохранять бодрость.
Не помогало. Ближе к вечеру серость заволокла ее зрение. Фу остановилась. Кости скрипели, отказываясь удерживать ее на ногах. Они должны были идти дальше. Триада воробьиных зубов показывала ей паутины Стервятников, крадущихся
