Они были богатыми и бедными, безымянными и бесчестными, многочисленными и беспощадными. Их охота считалась убийством только тогда, когда их ловили. А поскольку охотились они исключительно на Ворон, областные губернаторы ловить их совершенно не торопились.
Когда же дворянство ловило Ворон, лишь немногим счастливчикам удавалось уйти.
Матери Фу не повезло.
Фу подумала о дороге во тьме, той, что протянулась за ней на десяток лет, когда она сумела-таки добраться до колена Па. И все же она до сих пор помнила череду пальцев, которые дворянство Олеандра оставило, чтобы указать ей путь.
Она снова поймала непослушную нитку на робе и дернула ее.
– Я не стану требовать вашего повиновения. – Отсветы факелов плясали на окровавленном лице принца Жасимира. – Но когда Русана сядет на трон…
– …Дворянство Олеандра будет носиться там, где и когда захочет, – закончила Фу.
Подлец вцепился в телегу с такой силой, что костяшки пальцев, казалось, вот-вот прорвут кожу. Фу могла лишь догадываться, что сейчас всплывает в ужасных глубинах его памяти.
Тавин кивнул.
– А помогать им будет эскорт вооруженных Соколов.
По поводу своих воспоминаний Фу гадать не приходилось: далеко-далеко, давным-давно маленькая девочка подобрала скрюченную, толстенькую гусеницу на холодной и пыльной дороге, потом еще девять – по следам из красных точек.
Маленькие ручки Фу сжимали мамин палец достаточно много раз, чтобы девочка знала каждую царапинку, каждую мозолинку, каждый изгиб каждого сустава. И когда Фу сделала неловкое движение и обломанный кусок кости поцарапал ей ладонь, она узнала искорку, певшую ей через кость. Она узнала бы песню мамы где угодно.
Тогда дорога завладела Фу, завладела тем особым образом, каким умеют завладевать только дороги. Вождь – тогда еще не Па для нее – прошел этим кровавым путем, стискивая клинок в дрожащем кулаке, зная, что должен смилостивиться над одним из своих. И Фу – тогда еще не ученица вождя – застыла на месте, желая увидеть маму, но зная, что всякий раз, когда появлялся клинок, мама прикрывала ей глаза.
Та холодная дорога капканом держала ее до тех пор, пока Негодница не унесла девочку прочь, поскольку даже тогда Фу понимала, что может выбирать между путем вождя и бегством.
И вот теперь, на этой дороге, во мраке, озаренном факелами, Фу по-прежнему не знала, какой путь хуже.
Но если королева передаст Олеандрам бразды правления над своими Соколами, если даже днем Вороны не смогут найти укрытия… Фу стало до боли ясно, чем закончатся все дороги.
Морщины на лице Негодницы стали как будто глубже, чем были за мгновение до этого.
– Если вы, сынки, пытаетесь заставить нас, Ворон, штурмовать дворец и с боем выгонять ее величество, у меня для вас дурные вести насчет того, чем это закончится.
– У Олеандров только и есть, что влияние. – Политическая тема, казалось, придавала принцу Жасимиру уверенности. – И люди продолжают называть Русану королевой-Лебедем не просто так. Она может править за счет притязаний на трон ее сына, однако ей по-прежнему нужна поддержка губернаторов на местах, чтобы удержать королевство от развала. Мой кузен Кувимир является лордом-губернатором Крылиной области. Он поклялся нас принять и созвать под мои знамена остальных, что заставит Русану отступить. Если мы будем действовать быстро, то успеем добраться до его крепости в Чепароке раньше, чем она свергнет отца.
– То есть мы переправим тебя твоим родичам в Чепарок, они устроят пышное кривлянье на тему того, как любят тебя больше королевы, и ты, такой весь розовый, когда-нибудь помянешь нас, сидя на троне. – Фу кивнула на кучу дров в телеге. – Ты, кажется, позабыл, что большая часть Сабора считает, что ты и этот свой Соколенок сейчас обугливаетесь на траурном костре.
Принц замешкался с ответом. Сокол выпустил когти. Зубы Тавина сверкнули по-волчьи, как у игрока, который знает, как лягут его ракушки.
– Вообще-то это моя любимая часть плана. Мне придется на некоторое время залечь, но вот Жас… Скажем так: королева Амбра установит прецедент чудесного возвращения Фениксов с того света.
У Фу отпала челюсть. Из того, чего она наслушалась за эту ночь, предположение Тавина было самым чумовым.
За всю историю Сабора лишь одна душа оказалась достаточно чистой, чтобы пережить Чуму Грешника: несокрушимая Амбра, матриарх касты Фениксов, Королева Дня и Ночи. По легенде, она шла в бой верхом на тиграх, сжимая в каждой руке по копью. Из огня пожарищ она выходила невредимой. Само солнце было у нее на побегушках: так оно любило ее. Легенда гласила, что возрождение Амбры в касте Фениксов станет предвестником новой эры процветания и мира.
Легенда умалчивала насчет использования ее перевоплощения в политических целях, однако Фу с трудом верилось, что это пойдет на благо Завету. Не могла она вообразить и того, что стоящий перед ней изящный принц окажется более одухотворенным, нежели какой-нибудь одурманенный маком пони.
Должно быть, Тавин прочитал на ее лице сомнение, поскольку рука его снова взлетела крылом.
– Мы не сможем взаправду выдать Жаса за Короля Дня и Ночи. Но выживание после Чумы Грешника – неплохой аргумент в пользу того, что в нем сильна кровь Амбры. Одно это завоюет нам полстраны.
– Ту половину, где живут идиоты, – проворчала Негодница.
– Если бы существовал другой выход, я бы им воспользовался. – Взгляд принца Жасимира скользил с Вороны на Ворону. Фу не понимала, чего он ищет. – Но если Русана доберется до трона, она каждого из вас отдаст Олеандрам. Я прошу у вас помощи, чтобы ее остановить. Иначе ни у кого из нас не будет ни малейшего шанса.
– Если ты правду говоришь… – Па крутил один из зубов, висящих на шее. Фу прибегла бы к журавлиному зубу, который выудит из этих лордиков всю их ложь. Но Па опустил руку. Глянул на остальных Ворон. – У нас есть только одно правило. Сдается мне, нам лучше следовать ему.
Заботься о своих. Фу слышала эту заповедь почти каждый день. Став вождем, она должна будет по ней жить. Но даже если ей удастся обезопасить свою стаю Ворон, вся каста раскидана по Сабору.
Если Олеандры смогут передвигаться свободно, дорога за дорогой будут заканчиваться так, как для ее матери.
Она сжала челюсти. Сказывалось раздражение: даже испачканные в свиной крови, лордики выглядели так, будто по-прежнему находились во дворце.
Торговаться было, по сути, не о чем. Сплошная видимость выбора для Ворон под видом добровольного пожертвования. Это читалось в надменном изгибе губ принца, в выступающем подбородке Тавина, в том, как оба барабанили пальцами, ожидая ответа, который – они в этом не сомневались – получат.
Ну точно как Русана с ее проклятым
