– А где сейчас ваша ведьма, Елена Пажец?
– Лежит больная у нас на родине, за Уралом.
Она чувствовала, что Пантелеймон чуть не лопается от вопросов, и моргнула специально для него, так чтобы только он увидел: нет, жди. Сиди тихо.
– Вам будет слишком неудобно сидеть у меня в сумке до самой ночи, – сказала она. – Поэтому вот как мы поступим: я оставлю окно открытым. Вы сможете летать снаружи и прятаться здесь, когда пожелаете. Я вернусь в… Вы умеете определять время?
– Да. Мы научились этому в Троллезунде.
– Смотрите, вон там на стене есть часы. В половине девятого я буду на улице у подножия башни, где вы нас нашли. Встретимся там, и мы отнесем вас к мистеру Мейкпису.
– Да… Да, благодарю вас.
Они с Пантелеймоном заперли дверь и побежали вниз. Им действительно надо было в школу: на ужине ученики должны были присутствовать обязательно, а стрелки уже неумолимо подбирались к семи.
Однако когда они шли мимо привратницкой, ей в голову вдруг пришла одна мысль.
– Мистер Шатер, нет ли у вас случайно оксфордской адресной книги?
– Вам торговую или именную, мисс Лира?
– Не знаю… Наверное, обе. Нужно, чтобы там был Иерихон.
– А что вы ищете? – Старик бухнул перед ней на стойку два потрепанных справочника.
Привратник не совал нос в ее дела – он спрашивал как друг.
– Человека по имени Мейкпис. – Лира открыла книгу частных адресов в Иерихоне. – А может быть, вы знаете фирму или магазин с таким названием?
– Ни о чем подобном не слышал.
Обычно привратник сидел у себя в комнатке и общался с посетителями и студентами через окно, выходившее под арку. Сзади, так что снаружи их не было видно, размещались именные ячейки для сотрудников – у Лиры тоже была такая. Она вела пальцем по списку жителей Иерихона, когда изнутри, из привратницкой послышался веселый голос:
– За алхимиком охотитесь, Лира? – в окошке показалась рыжая голова, и доктор Полстед с любопытством уставился на нее.
– За алхимиком?
– Единственного известного мне Мейкписа зовут Себастьяном, – пояснил он, роясь в каких-то бумагах. – Учился в Мертон-колледже, пока не спятил. Хотя как можно отличить безумца в Мертоне, ума не приложу. Решил посвятить себя алхимии – это в нынешние-то времена! Проводит все время, превращая свинец в золото, или, по крайней мере, пытаясь это сделать. Иногда его можно встретить в Бодлианской библиотеке. Имеет привычку беседовать сам с собой, так что иногда приходится выдворять его прочь, но в целом он достаточно мирный. Его деймон – черная кошка. Зачем он вам понадобился?
Лира как раз нашла нужное имя – и дом на Джаксон-стрит.
– Мисс Паркер рассказывала, что знала его, когда была девочкой, – невозмутимо ответила она. – Говорила, был такой Уильям Мейкпис, который лучше всех на свете делал паточную ириску. Я решила его найти и купить для нее немного, если он их еще делает. Мисс Паркер – моя лучшая учительница. Я так думаю, – вполне искренне добавила она. – Очень красивая и не скучная, как большинство преподавателей. Может, я и сама ей ирисок сделаю.
Никакой мисс Паркер в природе не существовало, а доктор Полстед как раз был самым нелюбимым учителем Лиры и преподавал ей всего полтора месяца – года два или три тому назад.
– Отличная идея, – одобрил он. – Паточная ириска, м-м-м.
– Спасибо, мистер Шатер! – Лира положила книги на полку и, поскорее выскочив на Терл-стрит, побежала к паркам и Святой Софии.
Пантелеймон мчался за ней по пятам.
Пятнадцать минут спустя, совершенно запыхавшаяся, она уже сидела за столом в зале колледжа, пряча грязные руки. «Высокий стол» – отдельный стол для преподавателей, расположенный на подиуме – в Софии ставили не каждый день. Наоборот, научных сотрудников поощряли ужинать со студентами, так же, как и весь учительский состав и старших школьников, к которым относилась и Лира. Не садиться все время с одной и той же компанией сверстников считалось проявлением хорошего тона – так застольную беседу удавалось вести открыто и вполне светски, избегая обычных кулуарных сплетен.
Сегодня Лира оказалась между престарелой ученой леди, мисс Гринвуд (она занималась историей), и старостой школы – девочкой на четыре года старше нее самой.
– Мисс Гринвуд, а когда перестали преподавать алхимию? – поинтересовалась Лира за рубленой бараниной и вареной картошкой.
– Перестали? Кто перестал, Лира?
– Ну… те, кто обычно думают обо всем. Это же вроде была часть курса по экспериментальной теологии?
– Верно. Вообще-то мы обязаны алхимикам многими открытиями – знаниями о действии кислот, например. И не только. Но их основная концепция устройства вселенной не выдержала проверки временем, и когда появилась другая система, их картина мира просто развалилась. Люди, имеющие, как ты говоришь, привычку думать обо всем, обнаружили, что химия дает куда более устойчивое и связное представление о том, как все устроено. Она объясняла явления природы куда полней и точнее.
– Но когда это произошло?
– Вряд ли за последние двести пятьдесят лет у нас тут были серьезные специалисты… Кроме знаменитого оксфордского алхимика, конечно.
– А как его звали?
– Забыла. Вот ведь ирония… хотя при чем тут это? Он еще жив. Раньше был научным сотрудником, но теперь уже нет. Таких людей всегда выбрасывает на задворки научного мира, а ведь иногда это совершенно блестящие умы. Но это бриллианты с трещиной… Они как правило одержимы какой-нибудь безумной, завиральной идеей, не имеющей никакой связи с реальностью, а им она кажется ключом к пониманию мироздания. Увы, я такое не раз видела… Настоящая трагедия.
– Мейкпис, вот как его звали, – заметил сидевший на спинке стула ее деймон-мармозетка.
– Ну, конечно! Я же говорю, какая ирония…
– Почему?
– Мейкпис – «миротворец». А он, говорят, отличался буйным нравом. Даже какой-то судебный процесс был – кажется, о непредумышленном убийстве. Насколько я помню, он вышел сухим из воды. Это было много лет назад. Но вообще-то сплетничать нехорошо.
– Лира, – сказала девочка слева, – не хочешь прийти сегодня на заседание Музыкального клуба? Будет концерт Майкла Коука – ну, ты знаешь, флейтиста.
Лира не знала.
– Ох, Рут, я бы очень хотела, – сказала она, – но я так отстала по латыни, ты даже не представляешь. Придется заниматься…
Ее собеседница хмуро кивнула. Публики у флейтиста явно не хватает, подумала Лира. Жалко, конечно, музыкантов, но она им помочь ничем не может.
В половине девятого они с Пантелеймоном вышли из густой тени, которую отбрасывал купол обсерватории Рэдклиффа, и скользнули под сень каштанов в переулке, отделявшем Иордан от Брейсноуза. Выбраться из колледжа Святой Софии было не так уж сложно, но если поймают, наказание ждет суровое, так что Лира не хотела попасться. Одета она была в темное, и бегала быстро. До сих пор ей и Пантелеймону с их почти ведьмовской способностью к разделению, отлично удавалось сбивать преследователей с
