Сорен мягко рассмеялся и поцеловал синяк.
- Не думаю, что они поверят, будто тебя ударило веткой. Может, они поверят, что ты ударил ветку.
- Зачем мне бить ветку? Ветка мне ничего не сделала.
- Может, ей нравится боль. - Сорен снова поцеловал шею Кингсли, его плечо и горло.
Кингсли помнил эту ночь. Было воскресенье. По воскресеньям все рано ложились спать. Они рано просыпались для воскресной службы и должны были рано встать для утренних занятий в понедельник. Как только все ложились, они с Сореном убегали в хижину, чтобы провести несколько драгоценных часов наедине.
- А ты не боишься, что кто-нибудь узнает, чем мы тут занимаемся? - спросил Кингсли, накрывая руку Сорена своей.
- Они не поверят, даже когда я сам им расскажу.
- Что? Они поверят, что я сплю с учителем, но не поверят, что ты спишь с учеником? - Кингсли пытался изобразить возмущение. И не был уверен, удалось ему это или нет.
- Именно.
- Потому что я шлюшка, а ты идеальный?
- Потому что у тебя есть друзья, а я никому не нравлюсь, - ответил Сорен.
Кингсли сел и посмотрел на Сорена.
- Ты мне нравишься, - напомнил Кингсли.
- Нет, не нравлюсь, - сказал Сорен с полуулыбкой на губах. - Ты хочешь меня. Это разные вещи.
- Я тебе тоже не нравлюсь, - поддел Кинг. Он проигнорировал нежелательный намек на сочувствие на его безмятежное «Я никому не нравлюсь.
- Дело не в том, что ты мне не нравишься, - ответил Сорен с игривым вздохом. – Скорее, я нравлюсь себе больше, чем ты мне, и по сравнению с этим ты мне не нравишься.
- Возможно, я задушу тебя сегодня подушкой, - сообщил Кингсли.
- Тогда тебе придется взять мои уроки французского. План уроков на моем столе.
- Забудь. Ты будешь жить.
- Я так и думал.
Со вздохом Кингсли лег на грудь Сорена. Сорен приподнял волосы Кинга и поцеловал его за ухом.
- Ну, я переживаю, что они узнают о нас, - сказал Кингсли, переворачиваясь на противоположный бок от Сорена, на что тот не возражал. Он провел рукой по центру спины Кингсли. Кингсли наслаждался этими моментами, когда огонь садизма Сорена угасал. Ласковые прикосновения и поцелуи причиняли гораздо больше боли, чем удары ремня или трости. Они ранили его сердце, и все же он дорожил этой болью. Это была его любимая боль.
- Почему ты беспокоишься об этом? Мы всегда осторожны. Никто никогда не видел нас вместе. Мне плевать, если узнают обо мне. Мне есть куда пойти. Но я не хочу, чтобы ты...
- Не хочешь, чтобы я что? - спросил Кингсли.
- Я не хочу смущать тебя, - объяснил Сорен, и Кингсли громко рассмеялся над абсурдностью его предположения.
- Ты не хочешь смущать меня? Час назад ты раздел меня, сказал встать на колени и признаться в самых постыдных сексуальных фантазиях, а теперь говоришь, что не хочешь смущать меня?
- Это другое. Кто мы наедине, не имеет ничего общего с теми, кем нам приходится быть там. Хочешь, чтобы люди знали, кто ты?
- Твой любовник?
- Не то.
Кингсли задумался над вопросом. Наедине с Сореном он становился рабом, шлюхой, пресмыкающимся никем, который подчинялся сексуальным пыткам и благодарил за такую привилегию. Секс с другим парнем не смущал его. Все остальное его смущало.
- Non, верно. Я не хочу, чтобы люди узнали, что мне нравится испытывать боль. Они не поймут и не поймут тебя. Будут думать, что ты монстр.
- Я и есть монстр, - ответил Сорен и впился зубами в центр спины Кингсли.
- Да, но никто не знает об этом, кроме меня. Это наш секрет. Но... - Он шумно выдохнул и прижался спиной к груди Сорена. - Я боюсь, они все равно скоро узнают.
- И почему же? - поинтересовался Сорен.
- Ну, понимаешь... - Он приготовился к гневу Сорена. - Я беременный.
Кингсли прикусил нижнюю губу, чтобы сдержать смех, когда Сорен от отвращения выдохнул так тяжело, что раскладушка завибрировала. Затем Кингсли ощутил что-то на спине, что-то похожее на ступню.
Эта ступня толкнула его, и Кингсли приземлился на пол на задницу.
- О нет, - сказал он, с силой ударившись о пол. - Я потерял ребенка.
Когда Кинг поднял взгляд, то обнаружил, что Сорен зарылся лицом в подушку. Он никогда не видел, чтобы тот смеялся до слез.
- Не плачь, - попросил Кингсли, гладя Сорена по плечу. - Мы попробуем еще раз.
Кингсли больше не мог сдерживаться. Безусловно, уже прошло достаточно времени. Он кончил в Фиби с такой силой, что зарычал от дискомфорта.
Он покинул ее тело и схватил ее халат с пола, чтобы вытереться.
- Эй, этот халат стоит тысячу долларов, - недовольно заметила она и вытянулась на кровати, обнаженная и счастливая. Одна рука дразнила соски, а вторая скользила между ног. Его семя вытекало из нее, оставляя влажные следы под бедрами. Если ей было наплевать на шелковые простыни, он знал, что и на халат ей тоже было наплевать.
- Теперь это тряпка для спермы за тысячу долларов. - Он бросил его на пол и застегнул джинсы.
- Ты просто ужасен.
- Всегда пожалуйста, - ответил он, и девушка села. - Надеюсь, тебе это нравится.
- Мне понравился твой смех.
Он поднял пистолет с пола и засунул его за пояс.
- Что?
- Я сказала... - Она встала с кровати и подошла к нему, обняв его за шею. - Мне понравилось, как ты смеялся, пока трахал меня. Я чувствовала себя грязной, будто ты действительно был каким-то маньяком. - Она улыбнулась. Он мог считать ее привлекательной, тонкая изящная красота, которая выглядела на двадцать пять, но, скорее всего, разменяла третий десяток давным-давно. Однажды он считал ее привлекательной, но сегодня она отталкивала его. Он хотел сбросить с себя ее руки, но не станет ее расстраивать. Она была ему нужна. Если быть точным, ему нужен был ее муж. Роберт Диксон пробивал себе путь наверх. Если продолжит траекторию карьеры в том же русле, то однажды станет мэром. Кингсли хотел иметь мэра в кармане.
Поэтому он улыбнулся ей, подыгрывая, и позволил ей поцеловать себя.
- Я смеялся, потому что вспомнил кое-что.
- И что же ты вспомнил?
- Не помню, - солгал он.
Она подошла к комоду, чтобы достать из него кожаную косметичку. Она открыла ее и выложила две дорожки кокаина. Скорее всего, она была под коксом, пока он трахал ее. Это объясняло, почему она не могла заткнуться.
- Слышала, вы с Робертом ходили вместе пострелять, - сказала Фиби.
- Мне нужно было с ним кое-что обсудить.
- Меня? - спросила она с приторной
