- То, что тебе чуть не сломали запястье, возбудило тебя?
Кингсли сделал глубокий вдох.
- Это не только возбудило меня, это возбудило меня больше, чем что-либо когда-либо в моей жизни.
- Тебе было шестнадцать.
- К тому времени я уже несколько лет занимался сексом.
- Вот черт, французы рано начинают.
- Недостаточно рано. Все мои любовники были на пару лет старше. Но ничто не подготовило меня к нему.
- Он был твоим первым парнем?
- Первым человеком, который причинял боль во время секса, тоже. - Кингсли прижал ладонь к центру спины Сэм и бездумно принялся гладить вверх и вниз. - Он - причина, из-за которой я хочу построить свое королевство. Он - причина, из-за которой я должен это сделать.
- О, расскажи мне. - Сэм еще ближе пододвинулась к нему. Прижалась? Теперь они прижимались друг к другу?
- Ты действительно хочешь послушать о сексуально-девиантных эскападах двух подростков в католической школе-интернате?
- Ты заполучил меня на «сексуально-девиантных». И эскападах. И подростках в католической школе-интернате. Все сразу.
Кингсли открыл рот, чтобы продолжить, рассказать историю, но слова не шли с языка.
- Кингсли?
- Прости, - ответил он. - Это... Сильные воспоминания.
- Понимаю, - ответила Сэм. Кончиком пальца она обвела круги вокруг одного из его уродливых синяков. - Я любил кое-кого, когда была подростком. От нее пахло яблоками. Это был ее шампунь, ничего мистического, но я думаю о ней каждый раз, когда чувствую запах яблок. Я даже могу кончить, поедая яблоко.
- Сорен... от него пахнет зимой. Ты это замечала?
Сэм покачала головой.
- Я еще не подобралась к нему настолько близко. Он заставляет меня нервничать.
- Знаешь, когда впервые становится холодно, пронзительно холодно, и воздух становится леденящим? Обжигающим? И мир пахнет чистотой и невинностью? Вот как он пахнет.
- Когда-нибудь я его обнюхаю.
- Стоит, - ответил Кингсли, хотя и почти сожалел о том, что рассказал Сэм сейчас. Знать запах чьей-то обнаженной кожи - значит знать этого человека в самые интимные, животные моменты. - Я вдыхал его, когда мы были в одной постели. Это сводило его с ума. И если бы он поймал меня за этим, то ущипнул бы за нос и зажал его. Ублюдок.
Сэм приподнялась и улыбнулась ему. Она ущипнула его за нос и зажала.
- Ты влюблен в него, не так ли? Все еще влюблен в него?
Кингсли кивнул. Она отпустила его нос.
- Понимаю. Продолжай.
Кингсли сморщил нос. У Сэм была крепкая хватка.
- Ты должна кое-что знать о Сорене, - начал Кинсли. - У него было плохое детство.
- Разве не у нас всех оно плохое?
- У меня - нет, - ответил Кингсли. - У меня было прекрасное детство. Родители были влюблены друг в друга, и они обожали меня и сестру. Нет лучшего города, чем Париж, в котором можно вырасти. Город Света? Город Любви? Со мной не произошло ничего плохого. Пока все плохое все-таки произошло со мной. Родители умерли, и меня отправили жить к бабушке с дедушкой в Мэн. Было плохо. Я ненавидел школу. Я не сходил с ума благодаря тому, что переспал с как можно большим количеством девушек.
- Это и мой рецепт здравомыслия.
Кингсли улыбнулся.
- Бабушка и дедушка отдали меня в школу для мальчиков. Больше не было девушек для соблазнения. А потом я влюбился в садиста, который...
- Который что? - спросила Сэм.
Кингсли чуть было не сказал «отправил меня в лазарет», но решил оставить эту часть в тайне. Ему не было стыдно, он не защищал Сорена. Но та первая ночь, когда у него и Сорена был секс, та ночь в лесу, была самой важной ночью в его жизни. Он занимался сексом с двенадцати лет, но в его сознании, в его сердце это была ночь, когда он потерял свою девственность.
- В садиста, который был самым прекрасным явлением, которое я когда-либо видел. Любовь с первого взгляда. Или страсть. Трудно заметить разницу, когда тебе шестнадцать. Трудно заметить разницу, когда тебе двадцать восемь.
- У меня такая же проблема.
- У нас с Сореном был секс один раз, на первом семестре моего обучения, - продолжил Кингсли, в несколько слов подытожив самую значительную ночь своей жизни. - А потом я уехал домой на лето. Когда я вернулся на осенний семестр, он уже закончил школу и преподавал. Тогда мы начали спать вместе. В первый месяц учебы это было примерно раз в неделю. Затем два, три, четыре раза в неделю. Мы не могли насытиться друг другом. Я ждал, пока студенты в комнате уснут, а потом выбирался из-под одеяла и убегал. Он уже был там, в ските, ждал меня. Нам постоянно приходилось прятаться. Утомительно, но оно того стоило. Нам пришлось еще тщательнее прятаться, после приезда моей сестры, Мари-Лауры.
- Что вы делали?
- Однажды покинули кампус. Сорен получил письмо от его сестры, Элизабет, ему нужно было разобраться с какими-то семейными делами. Он попросил Мари-Лауру подменить его на занятии французским языком в пятницу, чтобы он смог уехать.
- Звучит зловеще.
- Когда в семье есть подросток-садист, и к нему обращаются за помощью, появляется проблема.
Сэм поморщилась.
- Похоже на то. В чем была проблема?
- Элизабет узнала, что их отец женился повторно, и его вторая жена родила ему дочь. Она попросила Сорена предупредить новую жену, за какого монстра та вышла.
- Папа был плохим?
- У Сорена самый плохой отец из всех плохих отцов, - ответил Кингсли. Шутка, да, но никто не засмеялся. – Поскольку моя сестра заменяла его в тот день, я прогулял урок и поехал с ним. Я не мог поверить, что он позволил мне сбежать, но мы так мало времени проводили вместе с тех пор, как она появилась. Он согласился.
- Куда вы поехали?
- В Нью-Гэмпшир, в дом его отца.
- Как вы туда добрались?
Кингсли улыбнулся. Улыбнулся широко. Улыбнулся от уха до уха.
- У его отца были деньги. Много денег. До той поездки я даже не верил, что у него столько денег. Элизабет послала за ним машину, чтобы отвезли его в дом отца. Но не просто какой-нибудь автомобиль.
- О Боже, только не говори мне, - ответила Сэм. - Я вижу, к чему все идет.
- Это был «Роллс-Ройс».
Глава 27
Кингсли не лгал, но он сказал Мари-Лауре достаточно полуправды, чтобы это было ложью. Он встречался с новой женой отца. С ней нужно было обсудить семейную ситуацию. Она никогда не встречала его раньше, возможно, не поверит, что он тот, за кого себя выдает.
