— Ты была верной служанкой, моим утешением и поддержкой долгие годы. — Нечто, более тягучее, чем вино, сияющей плотной массой неподвижно застыло в чаше, притягивая взгляд. Оторваться от него было почти невозможно, но ритуал требовал, чтобы королева смотрел в глаза одариваемому. У Солы они были заплаканными и покрасневшими, но девушка смотрела на госпожу с обожанием, больше похожим на благоговение. — Ты предала меня, выдав тайну, которую клялась хранить, и за это умрешь. Но предала не из корысти или мести, а по незнанию и из желания защитить от того, кто никогда не причинял мне нарочного вреда. Пей моё прощение, и пусть Она примет тебя в свои чертоги.
Чуть наклонив чашу, королева придвинула край вплотную к губам Солы. Один глоток. Два. Три.
— Достаточно.
Тамила ласково улыбнулась, кусая едва не до крови язык, чтобы не закричать в голос. Легко коснувшись гладкого лба, осторожно уложила девичью голову на своё колено, когда внезапно навалившаяся дрема заставила веки потяжелеть. Повернулась к леди Митре:
— Ты была единственной матерью, которую я знала. Той, что дарила мне любовь и ласку не по долгу, но от сердца. — Немного выцветшие от старости глаза нянюшки, когда-то синие, а теперь мутно-голубые, смотрели с отчаянием и благодарностью. Разве что губы, накрашенные яркой помадой, дрожали в попытках сдержать рыдания. — Ты предала меня, усомнившись в моем разуме и чести того, кого я выбрала своим супругом. Не от злобы или алчности, а от излишней любви и неверия в мои силы и разум. Пей моё прощение, и пусть Она примет тебя в свои объятия, как ты приняла в своё сердце. — Она вновь придвинула чашу, и, сосчитав положенные глотки, с исказившей лицо судорогой, лишь издалека способной сойти за улыбку отняла её от губ леди Митры, поняв, что та пытается выпить, как можно больше.
Провела по щекам, пачкая кончики пальцев пудрой, скорее, уловила, чем услышала выдох: «Спасибо», и в те же три глотка допила яд из чаши.
Тамила знала, что каждый из присутствующих считает про себя секунды, не сводя с неё глаз. Знала, что когда она укладывала голову няни так, чтобы не испортить прическу пожилой леди, Сола уже умерла. Чувствовала, как перестала дышать нянюшка, и её рука тяжело скользнула по шелковому подолу госпожи, неподвижно замерев на мраморной плите. Знала, но не смотрела, невидящим взглядом уткнувшись в стену напротив. Считала про себя, глубоко размеренно дышала и продолжала медленными, будто зачарованными движениями гладить обеих приговоренных по волосам. Тех, кого она только что убила собственными руками.
Королева отмерла, лишь услышав голос дяди Видара:
— Казнь состоялась.
Она поднялась, более не заботясь об упавших на пол телах. Это просто оболочки, вместилище тех, кто уже покинул этот мир.
— Вы все видели — Богиня смотрела моими глазами и даровала им легкую смерть, оставив в живых меня, как свидетельство своего и моего прощения. — Не услышав ни единого звука возражения, королева повернулась к выходу, уже у самой двери бросив. — Тела похоронить с соблюдением всех обрядов, родственников выслать в загородные имения и приставить стражу.
Тамила не вслушивалась в ответ, да и был ли он… Она не знала, сопровождал ли её кто-то по пути в покои. Наверное, да, стража не могла отпустить королеву одну. Если ещё совсем недавно переходы дворца сжимались до размеров детского домика, то теперь казались бесконечными и неисчислимыми, словно она уже не один день бродит в темной пещере, откуда нет выхода.
Наверное, кто-то направлял её, в таком состояния она вряд ли нашла бы собственные покои, встретившие её встревоженными голосами и взглядами, в которых сквозил отчетливый ужас. Дворцовые коридоры бесконечны для той, кто едва способен двигаться, чтобы не разлететься на сотни кусочков, но ничтожны для слухов.
— Уходите. — Они безропотно повиновались, в спешке наступая друг другу на подолы. Но недостаточно быстро для той, чья маска могла вот-вот сползти, обнажая то, что не хотела показывать никому. — ВОН!!!
Не дожидаясь, когда последняя из перепуганных фрейлин выскочит из будуара, Тамила быстрыми шагами вошла в спальню, схватила первую попавшуюся подушку и устремилась в купальню.
Едва успев переступить порог, королева рывком опустила запор на двери и только теперь, оставшись одна, упала на пол, плотно прижимая лицо к подушке, и закричала.
Глава 20
Почему-то слез не было. Ей хотелось заплакать, может, тогда этот обжигающе-ледяной комок в груди лопнул бы, и стало если не легче, то хотя бы получилось нормально вдохнуть, но плотно зажмуренные глаза оставались сухими.
Резко заныли сорванные ногти, которыми Тамила впилась в подол своего платья, будто в попытке разорвать душащую ткань, пульс в ушах гремел так, словно в голове вот-вот что-то разорвется, и дальше будет только темнота. И на несколько мгновений она малодушно этой темноты возжелала. Там не будет этой выворачивающей наизнанку боли, настолько всеобъемлющей, что застилала всякие другие чувства. Разве что оставался терпковатый привкус яда на губах, и от этого становилось только больнее.
Только когда кто-то больно схватил за плечи, королева поняла, что грохот этот был не от её пульса, а от выбитой двери. Она, криво повисшая на одной петле, чуть покачивалась за плечом Итара. Тамила заметила и это, и то, как пульсирует жилка на виске мужа. Его тревожные глаза и выделяющиеся под кожей напряженные желваки. Он что-то говорил, Тамила слышала слова, но не понимала ни единого. Только вяло попыталась отмахнуться, чувствуя, как жесткие пальцы всё больнее впиваются в тело.
На пару мгновений он отпустил её, но в покое не оставил. Ледяная вода, которой муж окатил королеву из кувшина, заставила вздрогнуть и будто проснуться. Она отдернулась, чувствуя, как мокрый холод пропитывает платье и стекает по волосам, слишком ошарашенная тем, что ему вообще пришло в голову поступить подобным образом, чтобы попытаться закрыться руками. Потому новая порция влаги, выплеснутая прямо в лицо, окончательно привела в себя. Резко вернулся и слух, и понимание его речи, и иррациональная злость на всех, и на него в первую очередь.
— Если не выпьете сами, волью насильно.
Она попыталась брезгливо отодвинуть протягиваемую чашу, источающую резкий запах, но только охнула, когда Итар, рывком развернув её, прижал спиной к своей груди и нажал какую-то точку под ухом, отчего губы разомкнулись сами собой.
— Не на…
Выдавленные сиплым от крика голосом слова потонули в хлынувшей в рот гадкой жидкости, от вкуса которой хотелось передернуться всем телом. Она бы так и сделала, если бы супруг не держал настолько плотно, что не было шанса даже просто отвернуть голову, и ей пришлось пить, чтобы не захлебнуться. С каждым глотком горло всё сильнее сводило спазмом, и нарастала
