– Я и не уговариваю. Я хотел тебя найти, Йон. Тебе решать, что дальше.
«Если ты не вернешься, мне придется с этим смириться. И с тем, что мы почти не будем видеться, – подумал Питер тоскливо. – Скорее всего, меня теперь под замок посадят. И велик отберут, и карманные деньги, чтобы я не мог уехать к тебе на автобусе».
– Пит, гляди веселее. Я буду приезжать поздно вечером. Если ты захочешь меня видеть, – подмигнул Йонас, стряхивая пепел с сигареты в мятую жестянку.
– Угу, – выдавил Питер и совсем поник.
Огонек сигареты тлел в полумраке. Йонас молчал, глядя под ноги. И Питер молчал тоже. Вся радость от встречи с другом отступила куда-то. Вперед вышла странная гнетущая тоска. Вроде и сделал все правильно, но от этого легче не стало. Как будто лекарство не помогло.
– Я с Офелией помирился, – неуверенно начал Питер. – Подумал над тем, что ты мне сказал, и сходил к ней. Ты был прав. Она не желает мне зла. Она была мне рада. Попросила, чтобы я ее погладил. Сама.
– Да ну? И как ощущения? – хмыкнул Йонас.
– Странные. Когда она меня под водой обхватила, мне было противно. Она такая мягкая, как медуза. И холодная. А когда я ее по голове погладил, мне было приятно. Будто погладили меня. Руки у нее действительно прохладные. Но не медузьи. Просто она мягче, чем мы. Йонас, она может передвигаться по суше?
– Не далеко. Речные русалки очень нежные. Веточки, камни ее сильно ранят. И вне воды ее собственный вес давит, – отвлеченно отозвался он и выкинул окурок под дождь.
– Расскажи мне еще о них. А я приеду домой и нарисую комикс.
Йонас усмехнулся тепло, но глаза остались грустными.
– Ах-ха, забились. Только лучше нарисуй не то, что я сейчас рассказывать буду. Ладно?
Питер пожал плечами: как хочешь, конечно. Йон подошел к краю кузова, вытянул руку. Капли разбивались об его узкую ладонь, и казалось, что это маленькие волшебные существа разбегаются от него, стремясь найти укрытие на земле.
– В одном неведомом нам мире жила-была русалка, – начал рассказывать Йонас, глядя на дождь. – Она была совсем юная, беленькая. Даже уши не окрасились еще. Ах-ха, она была речной. Неизвестно, где были ее мама и сестры, были ли у нее братья. Важно то, что река, которая служила ей домом, протекала по «пятну междумирья». И однажды пришли люди. Сперва одни: они смотрели на русалку издали, делали какие-то пометки в блокнотах. Ее не трогали – и она не боялась. Привыкла. Перестала прятаться. Играла с их детьми, которые тайком от взрослых пробирались смотреть на нее.
– Это была наша Офелия? – насторожился Питер.
– Нет. Это была не она. Но очень похожа. – Йонас помолчал немного и продолжил: – Все было хорошо. Люди приходили разные, их было много, русалка привыкла даже к тому, что ее фотографируют. Дети не боясь купались в ее реке. Приносили ей сладости, летом – яблоки. А потом пришли другие люди. Незнакомые, в одинаковой одежде. Они выловили русалку сетью, бросили в кузов машины и куда-то повезли. Русалка думала, что умрет. Все кругом гремело, тело сохло и болело, дышать с каждым вздохом становилось все тяжелее. Но она выжила. Ее привезли туда, где не было деревьев – только камни, свет и вода. Воды было мало, она не текла, а стояла между каменных белых берегов. День и ночь наступали, когда люди щелкали какой-то штукой. Солнца не было. Луны и звезд тоже.
Голос Йонаса звучал монотонно и глухо. Будто он зачитывал историю из книги. Питер слушал, не перебивая.
– А потом люди в одинаковой одежде принесли боль. На русалке резали платье, отхватывали целые ленты, оставляли ее голодной, вынимали из воды, заставляли трогать лед и огонь. Русалка перестала верить. Она забивалась на самое дно в углу бассейна, щелкала зубами, когда к ней приближались люди в одинаковой одежде. И больше не приплывала, когда приходили другие люди. Она болела, и главной ее болезнью были страх и постоянное ожидание боли. По ночам она смотрела в маленький прямоугольник в камне, через который было видно небо. Она мечтала о том, что воды станет больше и получится выбраться. И там, за камнем, среди которого ее содержали, будет река. И все пройдет. Но боли с каждым днем становилось больше, а надежды – меньше. Место надежды заняло отчаяние. Знаешь, Пит… Они сложнее нас устроены, оттудыши. И очень трудно словами передать, как и сколько они чувствуют.
Йонас повернулся, и Питер увидел, что щеки у него мокрые.
– Тысяча видов дождя, Пит. В нашем мире существует тысяча видов дождя. И здесь, на острове, девяносто пять видов ветра. У каждой реки свой вкус, каждый ручей поет свою песню. Растения дышат, мыслят, двигаются. А люди думают, что они венцы природы… Они думали, что ленты платья русалки – это просто одежда. И резали на ней платье…
Питер подошел к нему, желая утешить, но Йонас оттолкнул его назад, вглубь кузова.
– Нет, Пит. Тебе придется дослушать. После ты вряд ли захочешь ко мне приближаться.
– Не говори ерунды, – отозвался Питер; голос надломлено дрогнул. – Что же стало с русалкой?
– Ее убили. Она умерла бы сама, питаясь мороженой рыбой и задыхаясь в бассейне четыре на четыре метра. Она уже почти умерла, когда над водой склонился один из людей. Русалка до него дотянулась. Кровь была везде, даже на светильниках в потолке. Она его разорвала. Маленькая полумертвая русалка-девочка прокусила ему горло, оторвала руку и вырвала внутренности, выломав ребра и грудину.
Питера затошнило. «Господи, Йон, откуда ты это все знаешь?» – хотел спросить он, но не смог. Йонас прислонился спиной к металлическому каркасу, держащему брезент у входа. Дождь мигом промочил правый рукав его футболки, капли обгоняли друг друга, стекая по щеке. Глаза у мальчишки были застывшими и мертвыми.
– Она прожила еще несколько минут. Ее изрешетили из автомата. Ей почти не было больно. То, что осталось от человека и русалки, выловили из бассейна. Человека с почестями похоронили. Останки русалки сунули в мешок. Хотели сжечь, но среди сотрудников института нашелся фольклорист, который много знал о русалках по легендам. Одна из них гласила, что съеденная плоть русалки дарит бессмертие. На ужин фольклорист приготовил для своей семьи новое блюдо. Нежнейшее бело-розовое мясо, слегка отдающее рыбой.
Йонас скривился, словно от невыносимой горечи, тряхнул головой. Мокрые пряди волос облепили щеку, дождевая вода смешалась с водой соленой.
– Я не знал, что я ем. Может, поэтому и выжил. За столом обсуждали, но я не понимал. Мне было восемь лет. А потом… Мама, отец, руководитель отдела, в котором
