Он перевел взгляд на Питера. Губы кривились, по щекам текли слезы. Питер впервые в жизни видел, как плачет Йонас. И непонятно, что ужасало его больше: рассказ друга или эти жуткие слезы, тяжелыми каплями падающие на доски кузова грузовика.
– Я рыба, которая не умеет плавать, Пит. Вода и воздух не принимают меня. За тот год, что я добирался до Дувра, столько всего случилось… Я панически боялся людей и лишь недавно понял, что этот страх спас меня от участи оттудышей, попавших в стены института. Военные бы меня… как ее. Или как единственного выжившего, кто съел мясо русалки. Я бежал в «пятно междумирья», прятался там, жил под кустами и в мелких пещерах по берегу реки. Оттудыши боялись меня. А те, кто были связаны с водой, ненавидели. Они знали, что я убийца их соплеменницы.
– Ты ее не убивал, – еле слышно выдавил Питер.
– Они так не думают. – Йонас вытер лицо ладонью, оставив на нем грязные разводы, и снова вытащил из кармана сигареты. – Ты же сам видел, как среагировала Офелия.
Сигарета в его пальцах плясала как живая, спички ломались. Питер подошел, забрал у Йонаса упаковку спичек, чиркнул, зажег одну. Йон посмотрел на него с благодарностью, прикурил. Питер смотрел, как он жадно затягивается, и удивлялся: «Когда ты начал это делать, Йон? От тебя никогда не пахло табаком…»
– Самое поганое я понял, когда попал в табун келпи. Они метелили меня копытами, пока я не потерял сознание. А когда пришел в себя – просто встал и пошел. Хотя отчетливо помню, как хрустели, ломаясь, мои кости.
Питер уставился на него, потом перевел взгляд на левое предплечье. Еле заметные тонкие нити там, где недавно красовались грубые свежие шрамы.
– Ты… бессмертный? Легенда оказалась правдой?! – произнес он.
Йонас пожал плечами.
– Может, и не совсем правдой. Я не пытался умереть, Пит. Ни разу. Но заживает на мне все очень быстро. Кев прав: я резал вены. Мне было очень хреново после встречи с Офелией, я и… Сам не помню, как и зачем. Умереть не хотел. Было страшно. Думал: а вдруг встреча с ней снимет это… проклятье, что ли? Вдруг я опять человек? А вдруг помру? – Он затянулся, выпустил струйку дыма сквозь зубы. – Решался долго.
Потянулось молчание. Йонас курил, сглатывая слезы. Лу посапывал в его кепке, положив тонкие лапки-»паукашки» на козырек. Питер пытался осмыслить все то, что услышал. В голову, толкаясь, лезли десятки вопросов, задавать которые Питер не решался: не время. Но один все же задал:
– Йон, я верно понял, что институт, в котором работал твой отец, находился под присмотром военных?
– Ах-ха, – мрачно кивнул он.
– Тогда они наверняка знали, что ты не просто так сбежал. Ты не думал об этом?
– Я просто не хотел тебе об этом говорить. Они меня искали. И я до сих пор свободен только потому, что тетка оформила надо мной опекунство и выхлопотала мне гражданство Объединенного Королевства. Нет, она не знает правды. Я ей сказал, что мама и отец были отравлены. Газеты это именно так подали. Пока я был маленьким и не отвечал на теткины выпады, она… Она бы меня не выдала. А месяц назад начались нападки и вопли: «Вали в свой сраный гитлерюгенд, ублюдок! Не желаю больше тащить тебя на своей шее!»
Он резко затушил окурок о деревянный борт кузова и вышвырнул его наружу, в пузырящиеся лужи. Поднял на друга заплаканные глаза и вдруг улыбнулся – как прежде, задорно и легко.
– Вот так, Пит. Зацени, какой я крутой герой комиксов. Типа того мужика с жабрами или Халка. Охренеть какой страшный и опасный. Прям как секретная разработка русских. Меня отловит полиция, вернет к тетке, а она меня это… экст… эстрак… Тьфу! Короче, вернет на родину, а там…
– Стив знает, что тебе нельзя домой?
– Знает, что, если меня выдадут, я не жилец. Я сказал ему, что был свидетелем политического убийства. Он поверил. И он меня не сдаст.
– Зато я прямо сейчас побегу тебя сдавать! – Питер сделал страшное лицо. – В обмен на конфеты. Те, длинные, полосатые.
Йонас покосился на него и вдруг рассмеялся.
– Я бы тебя понял. Они охренительно вкусны! – выдал он, отсмеявшись, и уже серьезно добавил: – Пит, спасибо, что выслушал. Жить с этим… очень погано. Спасибо, что ты рядом. И спасибо тебе за то, что ты добр к Офелии. Это очень важно для меня. А для нее – куда важнее.
Питер подтащил к краю кузова два ящика, они с Йонасом уселись плечом к плечу. Молчали, смотрели на дождь. Лу проснулся, выбрался из бейсболки и залез к мальчишкам, пристроившись между ними. Питер думал о тысяче видов дождя и о том, как их различает его друг: на вкус? По запаху? А может, по ощущению, которые вызывают падающие на кожу капли?
– Йон, а междумирье… На что оно похоже?
– Сложно описать, но я попробую. Представь себе, что ты идешь к здоровенному полигону. Выжженному и пустому, там только пыль и камни оплавленные.
– Это после того, как то секретное оружие рвануло?
– Ах-ха. Ну вот, ты идешь по мертвой земле, а потом понимаешь, что под ногами трава, слышишь пение птиц. Не таких,
