Вода у причала лениво плескалась, отсвечивая на солнце бензиновыми разводами поверх желтоватой мути. Возле одетых в камень берегов плавал мусор, размокшая бумага, щепки. Питер пригляделся и среди бурых мохнатых водорослей разглядел мертвую рыбу. «Эйвон и Бристоль – братья. Очень похожи, – подумал он. – Серые, грязные, скучные и замусоренные. И серый цвет тут везде. Как будто кто-то нарисовал цветную картинку на серой бумаге».
– У нас за деревней протекает большой ручей, – сказал он, повернувшись к тетке, которая смотрела на воду, облокотившись на давно не крашенные деревянные перила. – В нем вода выглядит живой. А тут какая-то мертвая.
– Удел крупных рек, зайчик, – вздохнула Тереза. – Большие реки в черте города ленивы, медлительны и сонны. То ли дело в ущелье. Хочешь, съездим на днях в Клиф-тон? Там замечательный старый подвесной мост. Как раз над ущельем, на дне которого бежит Эйвон. На закате там невероятно красиво.
Питер хотел вежливо отказаться, но подумал, что прогулка будет хоть каким-то развлечением здесь, и согласился. Они с Терезой медленно пошли по набережной в сторону дома. Каблучки маминой сестры ровно постукивали по тротуару. Питер обходил лужи и думал о том, что Офелии бы Эйвон тоже не понравился.
– Я все размышляю о том, что ты рассказал, – задумчиво начала тетя. – И чем больше вдумываюсь, тем меньше понимаю мир, в котором живу. Я не вправе при тебе обсуждать поступки твоих родителей. Но я их не понимаю. Папа знает, что вы с русалочкой друзья, верно? А мама?
– И мама знает. Но им это не нравится. Папа позволяет мне играть с Офелией только ради того, чтобы она лучше слушалась. Мама… Мама считает, что Офелию не следовало покупать. Что она опасна.
– А когда ты заступился за русалочку, что сказала мама?
– Ничего не сказала. Кроме того, что приедет папа и будет очень недоволен.
– А кто кормит Офелию?
– Папа. Иногда я. Агата ей как-то дала кусочек белого хлеба, но Офелия показала, что ей невкусно.
– Выходит, мама совсем не знает вашу Офелию?
Питер посопел, скользнул взглядом по витрине парикмахерской.
– Ее никто так не знает, как я. Для папы она животное. Мама с ней совсем не общается. Ларри неприятно, когда он ее видит. Агата раньше тоже ее боялась, но сейчас поняла, что Офелия – такая же, как мы.
Тереза поглядела на него так, что Питеру стало странно. Никто из взрослых не сочувствовал Офелии. Никогда. Для всех она была или экзотическим зверьком, или врагом. Были и те, кто оставался к ней равнодушен. Например, Тревор. Но Тереза Литтл, похоже, не относилась ни к одной из этих категорий.
– Печально, зайчик. Вернется с работы дядя Фред, и мы подумаем, как тебе помочь.
– Тетя Тереза, вы… не ненавидите Офелию?
Она остановилась, взмахнула накрашенными ресницами.
– Нет, конечно. Она же просто ребенок, который ни в чем не виноват. Я представляю, как ей страшно в чужом мире… Да, так не принято думать, но почему я должна поддакивать тем, кто несет чушь? – возмущенно произнесла она и тут же осеклась: – Прости. Я не должна так говорить при тебе. Давай сделаем так: мы с Фредом постараемся сделать твое пребывание у нас приятным, а ты пообещай не грустить.
– Легко пообещать, – хмыкнул Питер.
– А ты попробуй не только пообещать, но и сделать. Как должны поступать взрослые.
– Я тоже не должен так говорить, но взрослые очень редко выполняют обещания, – ядовито сказал он, провожая взглядом рейсовый автобус. – Но еще чаще взрослые говорят одно, делают другое, а думают при этом вообще третье.
Тереза присела на корточки. Подол позади нее почти коснулся мокрого тротуара.
– Питер, я тоже взрослая. Но это вовсе не значит, что все одинаковые, – сказала она спокойно, глядя на мальчишку снизу вверх. – Ты уже большой парень, умеешь делать выводы. Но я прошу тебя: никогда не обобщай, когда речь идет о людях. И не торопись сделать вывод.
Вечером, уже засыпая под мурлыканье кота в изголовье кровати, Питер прислушивался к разговору дяди и тети в соседней комнате. Подслушивать было нехорошо, но Литтлы говорили как раз о нем и об Офелии.
– Фред, вдумайся, – торопливо шептала Тереза. – Это как вообще: отсылать сына из дома для того, чтобы тот не мешал причинять боль существу, к которому привязан? Объявлять мальца позором семьи, запирать его… И Оливия молчала! Оливия во всем потакает мужу! Это оттолкнет Питера от них, нельзя так!
– Прости, дорогая, но сестра твоя – тряпка. А от Леона я такого просто не ожидал. Прибыль прибылью, но так ломать собственного сына… – Голос Фреда Литтла звучал задумчиво. – У Пита доброе сердце, сильный парнишка растет. Я прежде считал его слабохарактерным, но теперь вижу, что ошибся. Встать на защиту русалки – это очень смело. Особенно пойти отцу наперекор.
– Он знал, ради чего это делал, – гордо сказала его жена. – У мальчика очень правильное представление о чести и бесчестии. Он защищал слабое, красивое, хрупкое создание. А Леон старательно рвет ту волшебную нить, что связывает детей дружбой. Что будет, когда она порвется?
– Одним порядочным человеком станет меньше. Тереза, я понимаю, что это чужая семья, но я считаю своим долгом вмешаться в ситуацию. Я поговорю с Леоном с глазу на глаз при первом же удобном случае.
«Мр-р-р-р», – подтвердил Пуфф, вытянув лапы и поигрывая вихрами на макушке Питера. Мальчишка улыбнулся, погладил кота, завернулся в одеяло и погрузился в сонные мечты. Бристоль уже не казался ему отвратительным местом, а серый цвет – скучным.
Глава 33
Питер честно держался два дня, потом попросил разрешения позвонить друзьям. Конечно, тетя Тереза позволила.
Он сидел на низком стульчике в коридоре, сжимая мокрыми от волнения ладонями телефонную трубку, и слушал, как за много миль от него капают длинные гудки. Наконец трубка защелкала и далекий голос Кевина произнес, растягивая слово:
– Ал-л-ло?
– Кевин, это я, Питер. Привет!
– Палмер! – восторженно завопил далекий приятель. – Ух, как же здорово тебя слышать! Знаешь, я уже начал думать, что тебя посадили в тюрьму. Где ты пропадаешь? Я звонил, но твоя мама сказала, что ты уехал, и разговор оборвался…
Питер рассказал. Поведал все честно, без драм и прикрас. Рассказал про то, как они с тетей и дядей гуляли по Бристолю, про большую библиотеку, про выставку картин Джона Симмонса, который одним из первых начал иллюстрировать фольклорные и фэнтезийные книги. Долго описывал башню Кабота и башню Уилса, рассказал, как сам по карте добрался до собора святой Марии в Рэдклиффе и что завтра дядя Фред обещал свозить его посмотреть на корабль-музей эпохи королевы Виктории.
– А еще мы планируем съездить в железнодорожный музей и в Клифтон, поглядеть закат с подвесного моста, – бодро отрапортовал Питер. – Я тут как турист прям! Завидуешь, ученая башка?
– Только
