– Господа офицеры. Думаю, полностью деревню жечь не стоит. Посему уходим и становимся на ночлег в той, предыдущей, деревне. Разрешаю солдатам взять все, что приглянется. Командуйте, господа. Да, вот еще. Распорядитесь, чтобы мне нашли лошадь!
Глава одиннадцатая
Время утрат и обретений
Апрель 1826 года. С. Петербургский тракт
Штабс-капитан Клеопин шел по грязной дороге, привычно рассчитывая ритм не на строевой, а на походный шаг. Он уходил из Петербурга налегке, даже без офицерского ранца. А куда идти?
Когда Николай покидал столицу, он верил, что время все-таки остановилось. Не было революции и в небольшом имении, в двух часах пути от Питера, вдали от забот и переворотов Харитон Егорович сидит в покойных креслах и неспешно читает какую-нибудь аглицкую книгу, делая вид, что понимает слова. Аленка расположилась за маленьким столиком для рукоделия и вышивает подарок будущему мужу. Остальные домочадцы неспешно переговариваются и ждут своего файв-о-клока.
Пока шел, иллюзии развеивались: то тут, то там виднелись обгорелые ребра бревенчатых домов или закопченные руины домов кирпичных. Барских домов. Хватало и пепелищ от сгоревших крестьянских лачуг. Один из немногих мужичков, попавшихся на глаза, объяснил, что сначала мужики громили и жгли барские усадьбы, а потом из Питера приходили солдаты и в свою очередь громили и жги мужицкие дома.
Вместо красивого двухэтажного дома Щербатовых, утопавшего летом в зелени, а зимой в сугробах, громоздилась груда обугленных бревен и битых камней. Вперемежку с ними лежали обгорелые тряпки, покоробившиеся кожаные переплеты книг, битая фарфоровая посуда. Тут же (сердце дрогнуло!) валялись и пяльцы, которые он так часто видел в проворных ручках Аленушки.
От пепелища веяло могильным холодом. Николай, сглатывая скопившиеся в горле комки, с трудом оторвался от зрелища, словно от свежей могилы. Все-таки, собрав волю в кулак, решил подойти к ближайшей деревне – узнать, что же стало с хозяевами дома.
Деревня как вымерла. Только из-за угла одного из домов выглянула какая-то баба в драном казакине и быстро скрылась. Николай пошел следом. За углом, однако, его поджидала не баба, а три дюжих молодца.
«Добры молодцы с большой дороги», – хмыкнул Николай, разглядывая троицу.
Шинели без знаков различий. На киверах вместо положенных репейков и кокард – дырки. Не иначе – дезертиры!
Один из солдат имел ружье, а двое других тесаки. У самого Николая оружия не было. Саблю и пистолеты, отобранные во время ареста на Сенатской площади, никто вернуть не соизволил, а «разжиться» чем-нибудь рубяще-режущем или стреляющим не удалось. Уж слишком быстро комендант Петропавловки отконвоировал его за пределы столицы. Еще хорошо, что сослуживцы прислали мундир, новую шинель и нашейный знак. Только вот щеголять в золотых эполетах и при офицерском знаке, кажется, было не очень разумно…
– Здравия желаем, Вашебродье, – издевательски сказал один из солдат.
– И ты, братец, здравствуй, – ответил Клеопин, оглядывая каждого из молодцев еще более внимательно. На вид – солдаты первого-второго года службы. Будь у него сабля или кинжал… Да что там кинжал – обошелся бы какой-нибудь палкой. Ну, а раз ничего нет, придется обходиться и так!
– И что же вы, бродье, тут ищете? – продолжал глумиться дезертир.
Видимо, этот был за главного. Ростом повыше остальных, покрепче в плечах. Да и то, что именно он держал в руках ружье, о чем-то говорило.
– Что ищу, братец, так это, не твоего ума дело, – ответил Клеопин достаточно грубо.
– Ого, как бродие-то заговорило! Хамить изволите, господин штабс-капитан, – весело хохотнул главарь, перехватывая ружье для удара.
– А вы забываетесь, – строго сказал Клеопин и неожиданно добавил: – Юнкер!
А кем же еще мог быть человек в солдатской шинели офицерского сукна, с псевдосолдатскими повадками и речью? И, судя по шанцевым тесакам, – это были солдаты самого «штрафного» подразделения – саперного батальона, единственного, который почти в полном составе выступил на защиту императора. Не исключено, что они видели сейчас злейшего врага – одного из тех лейб-егерей, что ударили в спину товарищам.
От обращения «юнкер» дезертир (или просто беглец?) дрогнул на какое-то мгновение. Но этого было достаточно, чтобы офицер-кавказец сумел схватить его за руку и подтащить к себе. А дальше, прикрываясь главарем как щитом, Николай вырвал у того ружье. Пинком отшвырнув юнкера в сторону одного из солдат, ударил прикладом второго.
Ситуация изменилась в пользу штабс-капитана. Один из дезертиров, потерявший тесак, нянчил ушибленную руку. Второй, оставшийся с тесаком, получил удар стволом под коленку, отчего и упал. Клеопин остался один на один с безоружным главарем.
– Ну-с, господин юнкер, разговаривать будем или драться? – вежливо спросил штабс-капитан, подкидывая «трофей».
– С изменниками мне разговаривать не о чем, – гордо ответил юнкер.
– Вот ведь незадача, – вздохнул Николай. – Пока в крепости сидел, мне говорили, что предал революцию. Сейчас говорят – изменил императору! Хотя до сих пор никого не предавал и не кому не изменял. Ладно, думайте, юнкер, что хотите и как хотите. А я дальше пойду.
Оставив вожака в недоумении, Клеопин осмотрел оружие – драгунское ружье образца 1798 года. Хорошая вещь, но, увы, у него был поврежден замок. Теперь понятно – почему «драгунку» использовали как дубинку. Хотя… Была бы кузня и толковый кузнец, замок можно бы и починить. Вот только искать кузнеца недосуг. Николай отбросил ружье в сторону и подобрал тесак. Разумеется, не офицерская сабля, но лучше, нежели парадная шпага. Сойдет.
– Снимай пантальеру, – потребовал Николай у одного из побежденных. Солдат косо посмотрел на него, но подчинился, почуяв начальника.
– Э… господин штабс-капитан, – неожиданно обратился юнкер как к ровне-офицеру, потом поправился: – Ваше Благородие, подождите. А как же мы?
– А что вы? – пожал плечами Клеопин. – Вы вообще-то кто? Дезертиры? Мародеры? Вижу, что были саперами. А вы, сударь, вероятней всего, выпустились из школы гвардейских подпрапорщиков, но звания офицерского получить не успели. На Сенатской уцелели, потом бежали.
– Так точно, Ваше Благородие, – по уставному бодро, как и положено солдату столичного, почти гвардейского подразделения, ответил один из нижних чинов. – Новому правительству мы не по нутру оказались. Невзлюбили они саперов!
– Очень знакомо, – с пониманием ответил Николай, поправляя кивер. В глаза солдатам бросились свежие шрамы.
– Это откуда? – сочувственно спросил юнкер.
– А это, юнкер, мне в крепости Петропавловской один прапорщик о революции рассказывал. Очень, знаете ли, убедительно. Я после этого месяц в лазарете лежал, – невесело усмехнулся штабс-капитан.
– Господин штабс-капитан, – задумчиво, как бы решившись на что-то, сказал подпрапорщик. – Если вы не слишком торопитесь, то разрешите пригласить вас к нашему, так сказать, шалашу. Не побрезгует лейб-гвардия простыми армейцами?
– Ну что вы, сударь. Я же не всегда в лейб-гвардии служил. Три года у Ермолова в армейских егерях лямку тянул, охотниками командовал, – рассмеялся Николай.
– Ах вот оно что, – облегченно сказал юнкер, с почтением глянув на старшего по званию. – Так вы
