– Смотри-ка, уже и подпоручика получил? – услышал Завалихин знакомый насмешливый голос. – Растете, юноша, растете! Поздравляю! Этак к концу года до полковника дослужитесь. Если живы останетесь… А это у вас что? Почетный легион с красным колпаком? Колпак – символ освобожденного раба. Неужто новый орден? За какие баталии? Попробую угадать, – издевался Клеопин. – Заслуженный офицер заслужил свои награды на поле брани с мирным населением? Или вы теперь в должности палача пребывать изволите?
– Легко оскорблять безоружного человека, когда за вами стоят вооруженные солдаты, – гордо отозвался Завалихин, скрестив на груди руки.
– Помнится, совсем недавно было наоборот, – снял Клеопин кивер, показывая подпоручику вдруг занывшие шрамы. – Что ж, роли поменялись. Только не обессудьте, сабли у меня нет – буду вас тесаком рубить. Будем считать, что в тот раз у нас с вами была дуэль. Вы свой выпад сделали, теперь мой черед.
Штабс-капитан вытащил оружие, сделал несколько размашистых движений крест-накрест, прищурил глаз, как бы примеряясь, куда рубить, и тут подпоручику стало страшно. Дмитрий представил, как будет отдаваться в ушах хруст разрубаемого черепа (его черепа!) и даже услышал противное чавканье клинка, впивающегося в тело!
– А-а-а, – тоненько закричал подпоручик, оседая на землю и закрывая голову руками. – Н-не тро-гайте м-ме-ня! – заблеял он, теряя сознание.
– Верно, тесака вашего испугался, – сказал Сумароков, стоявший рядом. – А я вам сколько раз говорил, возьмите саблю, – укорил юнкер командира.
– Думаете, сабли бы не испугался?
– Хм… – призадумался Сумароков, а потом решительно сказал: – Пожалуй, сабли бы тоже испугался. Дозвольте спросить, господин капитан[10], – замялся помощник командира и, дождавшись разрешения, поинтересовался: – Это он, тот самый?
– Тот самый, – невесело кивнул Николай.
– Я почему-то так и решил… – вздохнул юнкер.
Сумароков не стал прибавлять, что он так решил, когда увидел, что командир, чей авторитет был для него выше Ивана Великого, машет клинком перед лицом безоружного человека. Этак с полгодика назад, он бы осудил начальство. Нынче же только и подумал, что на месте Николая Александровича не удержался бы, а просто зарубил мерзавца…
– А саблю, Ваше Благородие, все-таки заведите.
Клеопин улыбнулся. Сам понимал, что командиру и офицеру лейб-гвардии с саперным тесаком ходить неприлично, но привык он к «неблагородному» оружию. К тому же в условиях партизанской войны тесак гораздо удобнее, нежели парадная шпага – дровишек там порубить, окопчик вырыть…
Придя в себя, Завалихин понял, что его привязывают к дереву в полный рост.
– Очнулся, – услышал он голос Клеопина. – Рад, что вы умрете в сознании и памяти. Разрешаю помолиться перед смертью. Батюшки нет, грехи отпускать некому.
– Простите меня, господин штабс-капитан, – заскулил Завалихин. – Умопомрачение нашло, не иначе.
– Перестаньте, прапор, – поморщился Николай. – Вы все-таки офицер. Жили вы, как… шакал, так хоть умереть сумейте достойно.
Осознав, что его сейчас расстреляют, Завалихин растер по грязному лицу слезы и сопли и сделал еще одну попытку:
– Да, штабс-капитан, я виноват перед вами. Но если вы меня расстреляете, то чем вы лучше меня?
– Я не буду вступать с вами в дискуссии, – сказал Клеопин. – Вас расстреляют вовсе не потому, что я хочу отомстить. Вернее, не только поэтому. Из-за таких, как вы, Россия стоит на краю пропасти. И если вас будет меньше, то это значит, что мы хоть на пядь, хоть на палец или – хотя бы на волосок от этой пропасти отойдем. Да что я тут распинаюсь? Командуйте, – бросил штабс-капитан фельдфебелю, возглавлявшему расстрельную команду.
Фельдфебель Цветков построил солдат и, морщась от неприятного запаха, который начал исходить от «кавалера», приготовился отдать команду «Заряжай!»…
– Отставить, – вдруг передумал Николай, давая отмашку нижним чинам.
Солдаты с облегчением опустили стволы. Понимали, что расстреливать необходимо, но все-таки. Неприятное дело – живых людей расстреливать.
– Куда его, Ваше Благородие? – деловито поинтересовался Цветков. – Понимаю, пули-то на эту гниду жалко. Может его того-сь, штыками? Штыки-то потом земелькой очистим… Или – повесим?
– Знаешь, Максим Александрович, – улыбнулся Клеопин. – А пущай-ка он идет восвояси… Кому он такой… обделавшийся нужен? Дайте ему пинка, чтобы быстрее шел.
– Пинка? – засомневался старый служака. – Ваше Благородие, а может, лучше расстреляем? Офицер как-никак. Что люди подумают?
– А ты сам его спроси, что выберет. Выберет пинки – какой он после этого офицер? Не выберет – чёрт с ним, дашь ему пистолет, пусть стреляется.
– И то правда, – облегченно выдохнул фельдфебель и пошел выполнять распоряжение командира.
Надо ли говорить, какой выбор сделал «поручик»?
Штабс-капитан Клеопин и сам не ожидал, что маленькая команда, состоящая из трех нижних чинов, одного юнкера-сапера и его, штабс-капитана, именовавшаяся «взводом» для самоуважения нижних чинов, разрастется до настоящего взвода, а потом – до целой роты. Все получалось само собой. Уже через две недели пребывания в поместье Щербатовых начали подходить люди. Ну, первых двух он сам и приблизил, потому что после «отлова» мародеров, «военнопленных» расстреливать не стали. Куда там расстреливать, если их пришлось спасать от разъяренных мужиков и баб? Спустя неделю откуда-то из леса выползло человек двадцать солдат во главе с фельдфебелем Цветковым. И все, как на заказ – бывшие саперы, сослуживцы юнкера Сумарокова. Стало быть, не все любимцы покойного императора Николая сложили головы.
Пришлые были злые, некормленые и изрядно завшивевшие. На сапоги (вернее, на то, что когда-то так называлось) без слез не посмотреть. Шинели драные, мундиры – сопревшие, а нательное белье превратилось в сплошную дыру с копошившимися насекомыми. Но зато нижние чины сохранили не только погоны и кокарды, но даже батальонное знамя!
Саперы учились быстро. Не зря Великий князь Николай Павлович, формируя новый род войск, отбирал туда самых толковых. Они и стали ядром будущего отряда.
Ходить цепями в атаку, стрелять плутонгами, наводить переправы и взрывать мосты, – все это в ближайшее время, как полагал Николай, вряд ли понадобится. А вот «скрадывать» часовых, передвигаться бесшумно и втыкать не штык в грудь, как удобнее, а нож в горло – это необходимо сейчас! Партизанская война, знаете ли.
Потом, прослышав невесть от кого о странном офицере, объявившем партизанскую войну Цареубийцам, приходили и другие. По одному, по два, а то и по дюжине, в Щербатовку пробирались уцелевшие «измайловцы», конногвардейцы, артиллеристы. Были даже «преображенцы» и «павловцы». Явился целый взвод «полтавчан», ранее служивших во 2-й армии. Как они прошли путь из Могилева до Санкт-Петербурга, не наткнувшись ни на солдат из армии императора, ни на мятежников, они и сами не поняли. Шли себе и шли, благо пейзане попадались приличные и хлебом-солью делились. Впрочем, бывали казусы и похлеще – в Отечественную войну шаромыжники[11] беспрепятственно доходили от Смоленска до Олонецкой губернии.
Для начала народ приходилось выпаривать в бане, выжаривать из лохмотьев вшей и откармливать.
