Но войско нужно позарез. Поляки на гребне эйфорической волны наращивали войска на границе. Сейм недавно принял решение о возвращение Ржечи Посполитой в границы «от моря до моря». Шляхтичи вытащили из хранилищ полуистлевшие пергаменты Поляновского мирного договора 1634 года, по которому Ржечь Посполитая получала права на земли до Смоленска. Продолжению военных действий мешал только спор—: чем быть Польше – республикой или монархией? Если монархия – кого выбирать в короли?
Пока в Польше имелись короли, об их избрании болела голова у шведов, у французов, а в последние сто лет – у русских. Безусловным кандидатом на престол был бы князь Зайончковский, устраивавший всех – «великоляхов» и профранцузскую партию и даже еще оставшихся (!) сторонников дружбы с Россией. Но после смерти князя ситуация обострилась. Адаму Чарторыжскому, желавшему занять давно опустевший престол, не могли простить его прошлое, в котором он был русским министром и близким другом покойного императора Александра. Князь Радзивилл сам не хотел «идти во власть».
Немало было и сторонников республики. Конституция 1815 года, дарованная русским императором, изрядно избаловала мелкую и неродовитую шляхту, составлявшую большинство голосов на сейме. Еще один вопрос не давал покоя – а кто теперь главный враг? Россия, от владычества которой удалось освободиться? А может, Пруссия и Австро-Венгрия, в составе которых пребывали изрядные куски польской земли?
Буйная шляхта успела изрядно перессориться друг с другом, однако до сабель, как во времена Яна Собеского или Станислава Лещинского, дело не доходило. Все-таки Польша теперь была цивилизованной страной, избывавшей остатки варварства. Магнаты ограничивались словесными эскападами, а шляхта – бросанием друг в друга графинов. Впрочем, ближе к апрелю враждующие партии сошлись во мнениях – нужно отбирать земли у России, пока она слаба. А Пруссия с Австро-Венгрией – этот камушек покамест не по зубам. Вот придет время, и станет Польша вновь «Od morza do morza[9]».
Если бы только поляки. Но помимо них у России есть и другие враги. Персия вернула утраченное в Закавказье, Турция начала продвижение в сторону Кишинева, а Швеция лелеяла мечту о возвращение Финляндии (а там, глядишь, можно будет выдавить русских из Прибалтики)…
Мятежники, занятые внутренними проблемами, активных действий не проявляли. Пока не проявляли…
До той поры, пока царь Иван Васильевич не установил порядок формирования стрелецкого войска, Россия знала лишь два типа воинских подразделений – княжескую дружину и народное ополчение. Дружина обходилась государству чересчур дорого. А ополчение, оно ополчение и есть. Стоит недорого в смысле затрат, и недорого стоит как воинство. И потому набиралось оно лишь тогда, когда деваться было совсем некуда: во времена княжеских раздоров да Куликова поля, Смуты и при нашествии Бонапарта на Россию.
Кто-то из князей сказал – мол, мужиков не жалко, бабы новых нарожают. Приписывают фразу и Невскому и правнуку его, Дмитрию Ивановичу. А может, историки за них додумали? Не суть важно. Главное, что русская армия образца одна тыща осьмсот двадцать шестого года оказалась (как бы помягче сказать?) в оч-чень дурном состоянии.
Мятеж в Санкт-Петербурге и Малороссии, разгром 2-й армии, массовые дезертирства в 1-й. Правительственная армия насчитывала не более двухсот тысяч штыков и сабель. Ну, а с учетом того, что Закавказский и Финляндский корпуса вывести было невозможно (Ермолов с трудом удерживал персов, а Закревский опасался шведов), для боя годилось не более семидесяти тысяч. На бумаге…
Войска, выведенные Паскевичем из Малороссии, нуждались в пополнении и лечении. Но самое страшное – они были сломлены морально. Годных к боевым действиям можно было набрать не более корпуса… Посему перед императором Михаилом стоял выбор – то ли ему, подобно Октавиану Августу, посыпать себе голову пеплом и стенать: «Квинтилий Вар, верни легионы!», либо предпринимать более действенные меры.
Никто из окружения императора не ожидал, что обыватели и крестьяне смогут заменить регулярную армию. Но, по крайней мере, ополченцы освободят солдат от несения обозной и санитарной службы, хождения в караулы. И то – великое дело!
Михаил II не мог, подобно старшему брату, сказать, что в годину испытаний для Отечества «неприятель, вступив в пределы России, должен встретить в каждом дворянине – князя Пожарского, в духовном лице – Авраамия Палицына, а в каждом гражданине – Козьму Минина». Неприятель был внутри России и император написал проще:
«Мы, Божию милостию Михаил Первый, Император и Самодержавец Всероссийский, объявляем о том, что сегодня империя наша подвержена внешней и внутренней угрозе. Внешний враг угрожает южным, западным и северным территориям. Враг внутренний, захвативший северную столицу и убивший законного императора, нашего брата Николая Павловича, готовится идти войной на законное правительство. В этот грозный час мы говорим: никто не спасет Россию, кроме вас. Посему во всех уездных и губернских городах империи объявляется запись в ополчение для подданных наших. Записавшихся в оное после завершения боевых действий крестьян ждет земельный надел в двадцать десятин земли, градских мещан – освобождение от повинностей и податей на двадцать лет. Господа отставные офицеры смогут получить чин на разряд выше в военной службе. Статские чины – на два разряда выше. Во время нахождения в ополчении все стражники обеспечиваются обмундированием, оружием, провиантом и жалованьем, соответствующим чинам и званиям регулярной армии.
Император Российский, царь Польский, Великий князь Финляндский и прочая Михаил».
На удивление, желающих оказалось настолько много, что уездные и губернские города не справлялись с наплывом. Особенно много оказалось крестьян. После реформы об отмене крепостной зависимости и выдаче за счет государства по десять десятин на едока кой-кому этого показалось мало. Для статских чинов был реальный шанс сделать неплохую карьеру, а для отставных военных – тряхнуть стариной.
Набор ополчения был возложен на уездных капитан-исправников и губернские канцелярии. Те не мудрили, а брали всех. Не отказывали, как в прошлые годы беззубым – ружей на всех не хватит, потому и скусывать патроны не придется. Брали хромых – не на вахтпарадах ходить, а в общем строю. Доковыляют как-нибудь.
В общей сложности удалось набрать около семидесяти тысяч человек. Из одной только Москвы создавались три дружины, по десять тысяч ратников в каждой. Но назвать это воинство силой можно только с большой натяжкой…
Командир пятой сотни второй дружины Московского ополчения отставной подпоручик Мясников с сомнением шел вдоль строя. На суворовских чудо-богатырей ратники и близко не походили. Обмундирование отличалось единением только по части шинелей (синих, пошитых из остатков сукна для уланских мундиров еще в 1814-м году) и серых каракулевых шапок, попавших на интендантские склады вообще неизвестно откуда. Правда, головные уборы были украшены крестами. Вооружено воинство, в основном, старыми пиками и алебардами упраздненных инвалидных команд и топорами. Редко у кого было
