И они прыгнули. Шагнули наугад, как с моста — в темную воду, ожидая чего угодно — смерти, безумия, падения в тоннель множественных миров, а оказались в охваченном паникой городе, в тесноватой полицейской машинке. Но живые и здоровые, не разложившиеся на молекулы… Так что отсутствие яиц и наличие силиконовой груди можно считать удачной шуткой хаотического расчета, но никак не трагедией.
Давыдов свел колени. Все-таки отсутствие мужских причиндалов в причинном месте нервировало сильно, до зубовного скрежета, и не в одной привычке дело!
Они едва выбрались с Монмартра.
Город Мамочка знал плохо, но выручил GPS, отображавший дорожную ситуацию в реальном времени.
Район оцепили, асфальт во многих местах потрескался — его рассекли трещины. Местами провалилась брусчатка и из-под земли били фонтаны воды и пара. На улицах толпились испуганные люди, рвали ночь и дождевую муть мигалки полицейских и пожарных машин. Похоже, что городские власти начали эвакуацию района.
Все происходящее напоминало ставший реальностью голливудский фильм-катастрофу, но без Годзиллы, Кинг-Конга и нацгвардии. Давыдов прекрасно понимал, что одними полицейскими силами городу с ситуацией не справиться. Вечер мог стать по-настоящему веселым, если правительство решит задействовать армию: тогда попасть из района в район станет нерешаемой задачей.
— Пять минут до прибытия, — сообщил Мамочка. — Если GPS не врет.
— Давыд, смотри справа! — сказал Китаец. — Видишь?
— Вижу…
— Плохая идея, — отозвался Лоскуток. — Очень плохая идея. Кто из вас умеет водить эту штуку?
— Я, — ответил Мамочка.
— Если так, как машину, то я — пас!
Мамочка перегнулся через сиденье.
— Ну что, командир?
— Рискнем, — выдохнул Давыдов. — Работаем чисто, без жертв.
«Пежо» свернул по направлению к стоящему на площади Конкорд полицейскому вертолету.
— Только не это… — тоскливо произнес Лоскуток, разглядывая медленно вращающиеся лопасти геликоптера. — Я ненавижу летать!
Мир Зеро. Киев. Ноябрь— Да, все в порядке… Я как раз с дежурства ехал!
— Налить? — спросил Новицкий.
— Не-не-не-не! — замотал головой Бровко. — Я же за рулем!
— Тогда пиццу бери, Коля, — сказал Давыдов. — Я же не могу тебя голодным оставить!
Бровко — лысый, румяный, добродушный, с круглым животиком и маленькими, как у гиппопотама, глазками — сел между Мишей и Беленьким, ухватил с тарелки треугольник фирменной «Мамма-Миа» и с удовольствием откусил кусок.
— Не откажусь! Я чуть-чуть! Галка с ужином ждет! А что стряслось, ребята? На что жалуемся?
— На глюки! — сообщил Давыдов.
— У кого? — осведомился Бровко, продолжая жевать.
— У меня, — Давыдов постучал себя пальцем в грудь.
— Брось, Денис, — Бровко улыбнулся. — Я — психиатр с двадцатилетним стажем. Ты, конечно, личность творческая, но глюки… Беленький, скажи, они меня разыгрывают?
Илья покачал головой:
— Не знаю, Степаныч!
Бровко грустно вздохнул, доел пиццу, вытер руки и губы салфеткой и посмотрел в глаза Давыдову.
— Давно пьем?
— С четырнадцати лет…
— Па..?!! — с восхищением протянул Мишка.
Давыдов грозно на него глянул, а Беленький с Новицким прыснули со смеху.
— Денис, ты мне голову не морочь, — попросил Бровко. — Я спрашиваю, ты сейчас в запое?
— Ты меня хоть раз в запое видел, Коля? — поинтересовался Давыдов серьезно.
— Поэтому и спрашиваю, — объяснил Бровко. — Не видел. Ты не нюхаешь, не пьешь, не гоняешься за бабами в наркотическом угаре. Кроме самого факта писательства — ты до смерти правильный и до скуки здоровый человек. Ну насколько может быть здоров человек с воображением! Откуда галлюцинации, друг мой?
Давыдов развел руками:
— Не знаю.
Бровко посмотрел на Давыдова, потом на часы и вздохнул.
— Надеюсь, что на докторскую я у тебя в мозгах наковыряю. Закажи-ка мне, Миша, тарелочку минестроне, а для папы бокал красного, чтобы разговор был по душам, потому как разговор у нас будет долгий, и жена с ужином меня не дождется. А на ужин у меня, между прочим, планировались свиные ребрышки в горчично-медовом соусе и куриный бульон с лапшой! А вы, двое, — он ткнул коротким пальцем в Муромца и Давыдова-младшего, — перестаньте хихикать! Больной, рассказывайте! Как давно вас посещают видения?
Давыдов покосился на Мишку — при нем он, конечно, не мог быть до конца откровенным с Бровко, — и вообще, идея побеседовать с домашним психиатром уже не казалась ему забавной. Хотя… Главное тут — не получить правильные ответы, а задать правильные вопросы.
— Все началось с полета на Арубу… — начал он, и тут же понял, что, не упомянув Карину, ни вопросов не задаст, ни ответов не получит. А говорить при Мишке, что его любимая мама собирается выпустить любимому папе кишки…
«Какого черта? — подумал Давыдов, запивая неловкую паузу несколькими глотками кьянти. — Почему я должен верить этому Воланду из спального вагона? Только потому, что он показал мне видео, которое сам и восстановил? Я, конечно, не в курсе всех современных наворотов в мире кино, но, как говорил Илай Кросс: “Какого роста был Кинг-Конг, солдатик?”»
Денис поставил на стол бокал, и продолжил:
— Над океаном мы попали в турбулентность…
Давыдов был превосходным рассказчиком. Скорее всего, в этом и заключался природный дар, сделавший из него писателя — он любил и умел рассказывать истории.
Принесенный официантом минестроне так и остыл недоеденным — Бровко замер над тарелкой с ложкой, зажатой в кулаке. Мишка и Муромец слушали с открытыми ртами, Новицкий поначалу хмыкал недоверчиво, но вскоре затих и только щипал хлеб, окунал его в масло и жевал, жевал, жевал, не сводя с Давыдова чуть близоруких круглых глаз.
Повествование, конечно же, изобиловало купюрами, но слушателям сделанные Денисом изъятия были незаметны. В варианте, который Давыдов вынес на стол, Карина Олеговна была такой же жертвой странного расстройства сна, как и он сам. В принципе, Давыдов сам так и думал до встречи с Извечным.
Когда Давыдов закончил, Бровко положил ложку и выдохнул, а Новицкий сказал:
— Покупаю.
— Ты издеваешься? — возмутился Давыдов. — Ты что? Думаешь, я тебе синопсис рассказываю?
— Тут два варианта, — Новицкий
