— Ну, не каждый день такое увидишь. Скажу честно, душа в пятках, но штаны в порядке…
— Я поэт, — сказала жена, не сводя с него глаз (зрачки до сих пор были расширены, а кожа на лице мертвенно-бледная — только билась на виске голубая жилка), — зовусь Незнайка…
Он всегда удивлялся ее умению «держать лицо». Самообладание у Карины Олеговны было такое, что любой мужик спекся бы от зависти, — ведь испугана до смерти, а не подает вида. Вот еще бы руку отпустила, а то насквозь процарапает!
Давыдов заставил себя улыбнуться. Улыбка получилась вымученной, но это было все, что он мог изобразить лицом: немеющие мышцы отказывались повиноваться.
— Я в порядке… Ты не могла бы… А то немного больно!
— Ох! Прости!
Карина разжала хватку и с ужасом уставилась на кровавые следы от ногтей, тут же взбухшие на тыльной стороне его ладони.
— Прости, милый… Я не хотела!
— Ерунда…
Денис легонько коснулся ее щеки.
— Ты у меня смелая.
— Ты просто не представляешь, как я испугалась, — возразила она. — До смерти…
— Ты? Испугалась? Брось! Ты не умеешь бояться.
— Еще как умею. Я подумала, что было бы очень глупо погибнуть так… Мы столько лет собирались провести отпуск только вдвоем. Было бы очень несправедливо. И еще… Мы же совершенно не думали о том, что будет, если нас не будет.
Давыдов понял, что она говорит о Мишке, который остался в Киеве. О Мишке, которого они впервые за много лет не взяли с собой — он уже взрослый и сам захотел остаться. Денис представил себе, что было бы, — и похолодел.
«Дела должно приводить в порядок, друг любезный! — сказал он сам себе. — И не на смертном одре, а заранее.
Ну случилось бы с ними сейчас несчастье, и что тогда? Как семья собрала бы «до кучи» все, что они с Кариной заработали? Права Карина, на все сто права. Было бы очень несправедливо…»
Карина вдруг ойкнула и схватилась за висок.
— В чем дело? — испуганно спросил Давыдов. — Что с тобой?
— Кольнуло. Я перенервничала. Знаешь, так разболелась голова… Я вообще странно себя ощущаю. Тело — как не мое. Зато виски сверлит — мама не горюй!
— У меня тоже болит голова, — пожаловался Денис, оглядываясь вокруг. — Хорошо, что хоть без инфарктов обошлось.
Стюардессы как раз выводили из туалета того самого крикливого пассажира — вполне прилично одетого мужчину, но почему-то мокрого с головы до ног. Судя по виду джентльмена, последние пять минут были не самыми лучшими в его жизни.
Рослые девицы держали страдальца под руки, а он едва плелся по проходу на подгибающихся ногах.
— А может, и не обошлось… — добавил Давыдов. — Кто знает, что там у кого внутри? Вот этот парень, он похож на кролика, которого только что выплюнул обожравшийся удав… Кролик сам не свой от счастья, но обосрамшись… И стыдно, и радостно.
— Тебе тоже стыдно и радостно? — спросила супруга, как показалось Денису, не без иронии.
— Я почему-то по наивности полагал, что смерти не боюсь…
— По наивности… — хмыкнула Карина. — Ты не похож на юную институтку, Давыдов. Ты мужик тертый, просто не хочешь себе признаться, что такая вот глупая кончина тебя пугает. Смерти и старости, Чехов ты мой, боятся все. А кто говорит, что не боится, — врет.
Она достала из косметички пудреницу и, осмотрев себя в крошечном металлическом зеркальце, буквально в два движения поправила макияж и прическу.
— И я ее боюсь, Ден. Я ее не просто боюсь, а, прости за тавтологию, до смерти боюсь. Врачи — они к смерти привыкают, но привыкнуть и принять — две большие разницы.
— Ты — и старости боишься? — спросил Давыдов, пытаясь превратить разговор в шутку. — Тебе-то ее чего бояться? Ты — пластический хирург, у тебя вечная молодость практически в кармане.
— Глупый ты, — улыбнулась Карина, но улыбка у нее была грустной. — Больше всего старости боятся как раз пластические хирурги. Мы точно знаем, что от нее не уйти. Старость — она не в морщинах и не в обвисших сиськах. Старость — она вот тут…
Жена постучала себя пальцем по виску и снова поморщилась от боли.
— Мы не со старостью боремся, мы кожу на морде натягиваем. А со старостью бороться бесполезно, скальпелем триппер не вылечишь…
— Циничная ты женщина, Карина, — Денис обнял жену за плечи.
— Я не циничная. Я умная. И не знаю, как тебе, а мне до смерти хочется выпить.
— Хм… — Давыдов посмотрел наверх.
В багажном отделении над их рядом кресел, в запечатанном пакете из дьюти-фри лежала бутылка «Гленморанж».
— Так вроде правила авиакомпании запрещают…
— Плевать я хотела на правила. Если я сейчас не выпью, то кому-нибудь расцарапаю физиономию. Внутри у меня все завязалось в узел и дрожит, как заячий хвост.
— Как кроличий… — не удержался Денис.
— Хорошо, — легко согласилась Карина. — Как кроличий! Согласна! У меня отходняк. Я, наверное, с детства так не пугалась. Есть два варианта: или безудержный секс, или безудержное пьянство.
— Как по мне, так первое — более привлекательная идея.
— Есть проблемы, — вздохнула Карина. — У нас полный самолет свидетелей.
— Пусть завидуют, — решительно предложил Давыдов.
— Они не будут завидовать. Они будут, как в старом анекдоте — советовать. А это гораздо хуже. Остается только одно средство — выпить, и пусть все эти американские чистоплюи засунут свои правила себе…
Она задумалась.
— В общем, не важно — куда. Их личное дело.
— Ты все-таки циничная женщина.
— И умная. Умные — всегда немного циники. Ты нальешь жене выпить? Или?
Он налил Карине выпить. И выпил сам. Но даже после стакана виски его не отпустило. Просто ощущение «чужеродности» стало не таким ярким — так человек чувствует зубную боль после нескольких таблеток обезболивающего. Вроде и боли нет, а болит.
К чести работников авиакомпании В6, никто им и слова не сказал, и по прилету в аэропорт Королевы Беатрис супруги Давыдовы были
