Раскачиваясь, словно утлая лодка на волнах, джет заходил на посадочную полосу. Здание аэропорта вспыхивало огнями и угасало под струями ливня.
Один из пилотов (Давыдов опознал его по плаксивым интонациям) начал торопливо молиться на голландском.
— Мишка, ты как? — спросил Давыдов.
— Я живой, па…
— Все будет хорошо, — голос у Карины был испуганный, хотя она держала себя в руках. — Все будет хорошо, мальчики…
«Гольфстрим» снова ухнул вниз, поближе к бетонному мосту, на котором располагалась полоса.
— Твою ж мать… — отчетливо произнес голос Муромца. — Твою ж бога-душу мать…
Казалось, самолет замахал крыльями, но на самом деле он снижался, неуклюже переваливаясь с левого борта на правый.
Завыли моторы, причем не по-хорошему завыли, натужно, меняя тон. Давыдов закрыл глаза и вцепился в подлокотники, снизу грохнуло, пол ударил в пятки, потом джет прыгнул вверх, опять упал и покатился по полосе, купаясь в плотных, как глицерин, струях ливня.
Самолет прокатился еще пару сотен метров и остановился. В салоне зажегся свет.
— Добро пожаловать в Фуншал! — сказал Шевчук. — Все живы?
— Живы-то мы живы, но с авиаперелетами мне пора завязывать.
Давыдов посмотрел на подлокотники своего кресла. На дорогой, чудесно выделанной коже медленно исчезали вмятины от его хватки.
— Как вы, Карина Олеговна? — спросил Шевчук.
Денис выглянул в проход.
Карина сидела в заднем ряду между Мишкой и Ильей, держа их за руки. Она была бледна, бледнее, чем после полета на Арубу — совершенно молочного цвета, даже ее карибский загар растворился в страхе.
Увидев Давыдова, Карина кивнула и попыталась улыбнуться. В принципе, у нее получилось. Давыдов попытался ответить улыбкой. Получилось не лучше.
— Погодка подкачала, — голос Шевчука прозвучал сзади. Он подошел, потирая руки. — Ничего. Это ненадолго. Раз Мадейра — остров вечной весны, значит, будет весна. Сейчас заплатим гонорар нашим пилотам и поедем ко мне.
— Денис Николаевич, — позвал Муромец негромко. Он глядел в иллюминатор, и лицо у него было, как у горожанина, повстречавшего на Крещатике аллигатора. — Карина Олеговна, посмотрите. Это нормально?
Давыдов медленно повернул голову и выглянул наружу.
За толстыми стеклами иллюминатора шел снег. Густой, плотный снег, какой бывает в казахских степях в конце ноября, когда дома за ночь засыпает по крыши.
Температура на улице стремительно падала. На крыле, прямо перед глазами Дениса, струи дождя превращались в ледяные потеки и сосульки. По бетону полосы бежали белые разводы, напоминающие зимние узоры на стекле.
— Не может быть! — выдохнул Шевчук у соседнего иллюминатора. — Этого не может быть!
Давыдов встал и сунул ноутбук в сумку.
— Теперь может, — сказал он. — Нам нужно побыстрее перебираться в терминал, Юрий Макарович. Прямо сейчас.
— Вы знаете, что произошло?
Из кабины пилотов раздался взвизг, а потом истерический смех. Второй голос, низкий и густой, забубнил по-голландски, но что именно — не разобрать.
Давыдов повернулся к Шевчуку и сказал, стараясь избежать излишней театральности.
— Да, знаю. Миры пересеклись. Это полное касание.
Он невольно глянул на сумку с ноутбуком.
Конечно же он знал, что произошло! Лоб Давыдова покрылся холодной испариной. Одно дело говорить «может быть», другое утверждать «в принципе, это возможно», и совсем иное — знать наверняка.
Полчаса назад, перед тем, как закрыть крышку лэптопа, он написал в конце главы то, что сейчас произнес вслух.
Миры пересеклись. Это было полное касание.
Мир Зеро. Терминал аэропорта Криштиану Рональдо. Мадейра. НоябрьЗа свою жизнь Давыдову пришлось переносить и сорокаградусный мороз, и сорокаградусную жару. В принципе, любой путешественник с шилом в известном месте просто не может не испытать на себе капризы погоды.
Одно из главных знаний, которые Денис вывез из своих многочисленных вояжей, гласило: человек может привыкнуть ко всему и в большинстве случаев выжить везде.
Грустные замерзшие тайцы в вязаных шапках, сидящие на берегу океана, нагретого до 25 градусов при температуре воздуха в 30 — это только на первый взгляд странно. На самом-то деле +30 — собачий холод по сравнению с +50!
Ну а если того же тайца или аборигена из центральной Австралии бросить в степь под Херсоном в разгар не самого свирепого украинского февраля, то –25 с ветром убьют его вернее выстрела в лоб.
В общем, лучше пять раз вспотеть, чем раз покрыться изморозью.
На острове вечной весны сегодня не вспотел бы и житель Оймякона.
Когда Шевчук с Муромцем наконец-то открыли входной люк «Гольфстрима», над летным полем аэропорта бушевала ледяная обжигающая метель.
Таможня и пограничники, которых служба обязывала встречать прилетевший джет, отсутствовали. С трудом передвигаясь под тяжелыми порывами ветра, вновь прибывшие прошли сотню метров, отделявшую их от терминала, и, дрожа и лязгая зубами, ввалились в здание.
Давыдов никогда не был горячим поклонником сериала «Ходячие мертвецы», так, видел пять-шесть серий, но сеттинг знал. Творившееся в зале больше всего напоминало кадр из этого многосерийного хоррора. Например, главные герои, прижимаясь друг к другу, плотной группой входят в разгромленный людьми и зомби торговый центр.
Всюду валялся брошенные сумки, какой-то мусор, опрокинутые багажные тележки. Несколько багажных лент все еще работало, на них катались разноцветные чемоданы, а на правом — еще и две доски для серфинга в чехлах.
Пограничные кабинки были пусты, посреди прохода валялся раздавленный бутерброд и бутылка кока-колы, из которой все еще лилась вспененная жидкость, оставляя потек на плитке пола.
Двери, ведущие на ВПП, полностью не закрывались, мешала ледяная крошка, примерзшая к кромке. Сильно сквозило.
Шевчук, шедший первым на правах местного жителя, остановился, оглядываясь.
— Ничего не понимаю. Думал, вы, Денис, шутите…
— У меня в последнее время плохо с чувством юмора, — огрызнулся Давыдов. — По-вашему, это сильно похоже на шутку?
— По-моему, это сильно похоже на последний день Помпеи, — сказал Юрий Макарович. — По общему настроению.
— Я бы на вашем месте не каркала…
Карина держалась поближе к Денису.
