И его поступки…
Пугающий напор, а потом неожиданные отступления…
Выглядит так, словно он каждый раз одёргивает себя. Сглаживает углы.
Tревожно.
Немного.
А ещё холодно и пусто в животе. С самого утра (а точнее обеда) Алекс выпил лишь чашку чая. Предложи мама поесть перед уходом – в этот раз не факт, что он бы опять отказался… но она не предложила.
В подъезде лампочки тоже побили. Или украли. Свет только на первом и третьем этаже. Остановившись на втором, Алекс всматривается в мутное, но целое стекло – с одной стороны, сдающие нервы требуют убедиться в отсутствии слежки, а с другой… он не торопится возвращаться к Максиму. Не знает, какое выражение изобразить на лице, чтобы оно не выглядело подозрительно. Как оно вообще должно выглядеть? Что отражать? Какие чувства и эмоции? Eсли представить, что он не встречал сегодня Зотова-старшего…
«Предвкушение… наверное?»
Пальцы немеют. Сумка не то чтобы тяжёлая, просто слишком сильно сжался кулак.
«Притворяться… довольно неприятно…»
Дверь в съемную квартиру Алекс открывает ключом. И тут же морщится: ну это же надо быть таким дебилом? Он ведь дал денег Максиму, но как бы тот ушёл? Конечно, замок защёлкнется сам, но обратно-то внутрь будет уже не попасть…
И тем сильнее его удивление. Дело в том, что за порогом Алекса встречает мерцающий полумрак и россыпь красных лепестков на полу. Неровный свет идёт от горящих свечей – их штук пять на столе в кухне и больше десятка в комнате на подоконнике. Скопление маленьких огоньков отражается в оконном стекле, и от этого кажется, что комната намного больше, что она не кончается окном, а тянется дальше, в уличную темноту.
– Макс?
Тишина. И тонкий, едва уловимый аромат. Кажется, так пахнут розы. Хотя откуда Алексу знать? Из цветов он видел только скромные букеты, приносимые мамой с работы два раза в год: на восьмое марта и в день рождения – однако лепестки похожи на те, что показывают в фильмах. Правда, там обычно фигурирует ванна с пеной или огромная кровать с шёлковыми простынями… и (обязательно) пышногрудая девица. Так что, разувшись, Алекс заходит в комнату, чтобы проверить трёхспальную кровать – и обнаруживает на ней двухметровое тело, безмятежно спящее и в чём-то даже трогательно беззащитное.
«Только не говори, что уходил, оставив дверь открытой… и потратил деньги вот на это…»
По идее, надо бы рассердиться, но как это сделать, если на душе вдруг становится тепло, и губы сами собой растягиваются в улыбку?
Поставив сумку на пол, вернувшись в прихожую и оставив пальто на вешалке, Алекс заходит на кухню. Тут в окружении свечей стоит коробка, в каких обычно продают соки, только на этой написано крупно «глинтвейн» и «вино сладкое безалкогольное». Рядом на тарелке тонко нарезанный сыр – сунув в рот несколько склеившихся кусочков, Алекс снова выглядывает во двор, а потом всё ещё жуя и постепенно расстёгивая рубашку, направляется обратно в комнату. Часы на мобильном показывают только девять вечера, но свечи горят так уютно, а место рядом с Максимом кажется настолько тёплым и мягким, что так и манит прилечь. Аккуратно, стараясь не слишком продавить матрас, Алекс забирается на кровать и несколько секунд стоит на коленях, любуясь красивым лицом с неярко выраженными, но всё же заметными восточными чертами. Взять хотя бы эти высокие и чётко очерченные скулы или длинные изогнутые ресницы, подчеркивающие миндалевидный разрез глаз…
Неожиданно эти самые глаза открываются, Алекса хватают и перекидывают на другую половину кровати. Та стоит в огромной нише, с трёх сторон плотно зажатая между стен, так что Алекс оказывается в западне. Да ещё запястья вдруг касается тёплый метал, а слуха –тихий щелчок.
– Больше никогда и никуда тебя не отпущу, – шепчут прижавшиеся к шее губы, пока ловкие и сильные пальцы забираются под расстёгнутую рубашку, нащупывают сосок и начинают сминать его, словно играя с кусочком податливого пластилина.
– М-м-м… а как же я на работу буду ходить?
– Исключительно под охраной…
У игрушечных наручников, пристегнувших одну его руку к спинке кровати, довольно длинная цепь, так что Алексу хватает места, чтобы немного откатиться и повернуться на живот, зажимая слишком усердствующие с его соском пальцы. Те выскальзывают, и почти тут же тяжёлая туша наваливается на бёдра. Но только на краткий миг. Потом Максим приподнимается и начинает стаскивать с него уже расстёгнутые брюки.
– Макс, я…
– Плевать.
До слуха доносится шуршание. Приподнявшись, в отражении окна Алекс не может разобрать деталей, но кажется, Максим бросает на пол обёртку от презерватива, а потом, зажав его губами, принимается расстёгивать джинсы. Себя, утонувшего в мягком матрасе, Алекс практически не видит, а вот стоящий над ним парень возвышается, словно какой-то атлант с фресок про греческих богов. Впрочем, тех рисовали с широкими мощными торсами, Максим же сложен более пропорционально. Но если решит налечь на протеины…
От пространных мыслей отвлекает смешок:
– А быстро ты привык. Лежишь весь такой сладенький и готовенький… прямо бери – не хочу.
– Могу изобразить сопротивление, – хмыкает в ответ Алекс, косясь через плечо, и продолжает, уже сменив тон на притворно-жалобный: – П-пожалуйста, пощадите! Прошу вас, не надо! Я не хочу!
Кажется, или улыбка Максима бледнеет? Разглядеть Алекс не успевает, потому что тот вдруг обрушивается сверху. Локти глубоко продавливают матрас, ладони надавливают на затылок, вжимая лицом в почти плоскую подушку, и к ягодицам прижимается член в ребристом презервативе. Сначала кажется, что Максим пытается войти прямо так, даже не направив его руками, но нет – пока только трётся. И Алекс чувствует себя странно. Униженно. Его не ласкают, а используют, словно единственное, что имеет в нём хоть какую-то ценность – это зад.
Становится сложно дышать. Подушка пыльная, а каждый толчок ещё сильнее вдалбливает в неё носом.
Но грань не пересечена. И нервное возбуждение заполняет мышцы. Растекается по венам. Всё почти так, как в ролевой: Алекс беспомощен и вынужден подчиняться. Но собственная слабость сейчас не вызывает раздражения, и когда одна рука Максима вдруг исчезает с затылка и направляет головку члена точно к кольцу сфинктера, Алекс лишь безропотно замирает в предвкушении. Зная, что сейчас будет больно. Возможно, не так как, как в первый раз, ведь они занимались этим буквально прошлой ночью, но…
– Скажи, что хочешь меня.
Голос хриплый, надтреснутый – от него по позвоночнику пробегает холодок. Но мыслей в голове разом становится меньше.
– Хочу, – давления одной ладони недостаточно, чтобы помешать Алексу повернуть голову и уставиться на отражение их
