Вообще-то, она права. Глупо спорить. И Алекс уже даже открывает рот – но у него не получается выдавить из себя ни слова. Он только смотрит на пальцы Максима, побелевшие и вцепившиеся в подлокотник второго кресла.
Вдруг встаёт мама, подходит к столу и кладёт на него пакет. Сквозь прозрачный полиэтилен просвечивает коробка с соком, небольшая чёрная брошюра и связка бананов.
– Саша, я, пожалуй, поеду домой… Что тебе привести покушать? Хочешь борща? Или котлеток?
– Я не… не знаю. Что-нибудь…
– Хорошо. Позвони, если захочешь чего-то конкретного… – она почти выходит из палаты, но вдруг добавляет: – И сделай что-нибудь со своим телефоном, чтобы я могла тебе дозвониться…
Дверь закрывается, а Алекс достаёт из кармана домашних байковых штанов, привезённых мамой, чудом уцелевший ночью телефон. Мелькнувшая в голове догадка лишает остатков моральных сил – и оказывается верной. Похоже, загоняя номер старшего смены в игнор, он заодно случайно отправил туда и её. И скорее всего, не дозвонившись до него вчера, мама подняла панику… и возможно, даже поехала на съёмную квартиру… нет, скорее всего, к тому времени уже пришёл за ответом седовласый, и ему не составило никакого труда получить нужный адрес.
«Я сам кругом виноват… только я… ведь дозвонись она до меня, Макс бы не отправился на встречу с отцом и встретил бы меня вчера вечером…»
– Итак? Ты готов говорить?
Вздохнув, Алекс поднимает взгляд на старика, севшего в освободившееся кресло, потом снова возвращает к Максиму. Кажется, никто больше не собирается уходить.
«Что ж, ладно!»
– Как я уже сказал, меня ударили по голове, а очнулся я от того, что захлёбывался. Мне вливали в глотку водку.
Стоит произнести эти слова, как Максим вскакивает и, сжимая кулаки, отходит к двери. Но остаётся в палате. Глядя на его спину в новенькой кожаной куртке мягкого коричневого цвета, Алекс сглатывает кислую слюну. Голова раскалывается – в неё словно накачали воздух и разогрели.
– Что дальше? – подгоняет нетерпеливый и строгий голос.
– У меня плохая переносимость алкоголя, поэтому я…
– Хоть что-то ты должен помнить.
«Когда мы успели перейти на "ты"?»
– Помню… помню, что мне грозились отрезать член и засунуть бутылку в жопу, если не открою рот пошире и не уберу зубы.
«Хрясь!»
На голубоватой побелке стены образуется сетка трещин. Максим встряхивает кулак… и прицельно бьёт ещё раз в то же самое место.
– Прекрати, – приказывает его отец.
Но за вторым следует третий удар. И только потом Максим громко втягивает носом воздух и оборачивается.
– Это ведь был тот мелкий шкет, да? Он понял, что не соперник мне, и решил взять тебя силой?
Каждое слово – словно эхо приближающего грома. Похоже, у Максима нет ни капли сомнения, что виноват во всём Жека. Но Алекс поджимает губы и мотает головой:
– Это не он. Жека знает, что я не переношу спиртное. И если бы он захотел со мной что-то сделать, поить бы заранее точно не стал…
– А если он захотел… но после? – доносится от окна. – Если ему эта мысль пришла не сразу?
Кажется, женщину совсем не смутил предмет спора.
– Во-первых, я бы узнал его голос…
– При сильном опьянении и в лицо-то не всегда узнают…
– …а во-вторых, он никогда бы не стал засовывать свой член в рот другому парню. Он натурал до мозга костей – я его со школы знаю.
– Спорим, до недавнего времени он думал о тебе тоже самое? – напоминает о себе Максим, правда, сейчас в его голосе уже меньше злости и больше сомнения.
Эти двое находятся по разные стороны от кровати, и у Алекса уже шея болит вертеть головой туда-сюда. Упав на подушку, он поднимает взгляд к потолку и обнаруживает там лампочку без плафона.
«Вот вам и вип-палата…»
– Так тебя изнасиловали? – после некоторого молчания спрашивает отец Максима. – Ещё не поздно пройти медицинское обследование и возбуд-
– Нет, – перебивает его Алекс. – Возможно, побрезговали. Всё, что они пытались – трахнуть меня в рот, однако рвотный рефлекс лишил их и этого желания. Так что они, как я слышал, побили витрины и свалили.
– Разрешите войти?..
Скрипнув, дверь снова медленно открывается, и в щель просовывается круглое лицо с лёгкой небритостью. Алекс прикусывает язык и узнаёт своего директора:
– Дмитрий Всеволодович? Что вы тут?..
– Мне сказали, ты в этой палате… сколько у тебя гостей…
И директор проникает в помещение целиком. В одной его руке перевязанная яркой синей лентой дыня, а во второй – букет из каких-то пушистых цветов, при виде которого Максим обращается в камень. И остаётся стоять у двери, словно статуя.
– Доброе утро, – поднимается с кресла седовласый. – Юрий Зотов, адвокат…
– Дмитрий Стрелецкий, начальник этого молодого человека, – положив дыню на стол, директор пожимает протянутую руку, потом снова поворачивается с Алексу. – Прости, Александр. Услышав о случившемся… в общем, я был не прав, мне надо было поверить тебе…
– О чём вы? – снова встревает отец Максима.
– Когда мне подкинули украденный товар, я сообщил об этом Дмитрию Всеволодовичу, – поясняет Алекс, пытаясь не смотреть на пышный букет. И на Максима.
– Так вы слышали, что его пытаются подставить? – подаёт голос женщина-адвокат. – И вы не считаете, что он может быть виновен в случившемся?
– Я ещё в первый раз сразу понял, что это не он.
– Почему?
– Интуиция.
Дмитрий улыбается так, словно этим всё сказано. На лице женщины отражается тень недоумения, но только тень. Она вежливо улыбается ему в ответ:
– У вас, наверное, чутьё на порядочных людей?
– Нет, на воров и обманщиков, – директор продолжает смотреть на неё всё с той же улыбкой, но в голосе прорезается сталь. – Надеюсь, вы не собираетесь обобрать до нитки моего работника и проиграть дело?
– Нет, не собираемся, – лицо женщины становится серьёзным и сосредоточенным.
– Вот и хорошо. Если вдруг что-то понадобится – обращайтесь.
– Всенепременно.
– А ты, Александр, не беспокойся о работе, я оплачу твой больничный.
Алекс кивает. И директор покидает палату, так и не расставшись со своим букетом.
– Какой позёр, – вдруг хмыкает седовласый. – Он так и так должен будет его тебе оплатить.
– Но я уволился и отрабатываю последние дни, – неуверенно возражает Алекс.
– Да?.. Но всё-равно нам может пригодиться его содействие. Интересно, чем ты ему так понравился?
– Понятия не имею.
Всё это время простоявший у двери Максим, словно ожившая скала, решившая прогуляться, медленно возвращается в пустое кресло.
