– Ваше право поступать так, как вы считаете нужным, мисс Ваерти. Но этот дракон вас любит… Что делать с этим, решать вам.
И он, открыв дверцу экипажа, нас покинул.
Мистер Уоллан дверцу захлопнул и, мрачно проследив за уходящим Наруа, произнес:
– Ощущение, что мы пустили волка в овечьей шкуре даже не в загон к скоту, а в курятник.
Я была несколько возмущена таким сравнением, но миссис Макстон подтвердила:
– Увы, и я ощущаю полную беззащитность перед этим человеком.
Бетси несколько невпопад вдруг сказала:
– А лорд Арнел красавчик.
И в карете раздался всеобщий стон: мой, миссис Макстон и мистера Уоллана.
– Едем к дантисту? – оживилась Бетси.
* * *Но нет, к дантисту мы не поехали. Отправив Бетси в сопровождении мистера Оннера и мистера Илнера в продуктовую лавку, мы с миссис Макстон и мистером Уолланом для начала зашли в газетную лавку и с удивлением обнаружили, что никаких некрологов ни в сегодняшнем, ни во вчерашнем выпуске нет, также узнали, что император продолжает гостить в поместье Арнелов, а герцог Карио был взят под стражу на границе Вестернадана, но на этом все новости заканчивались.
Мистер Уоллан предложил было ехать домой, но мы с миссис Макстон чувствовали себя обязанными посетить миссис Томпсон, а потому, закупив булочек, отправились в полицейское управление, благо ни лорда Давернетти, ни лорда Арнела уже не было видно.
И каково же было наше изумление, когда суровый офицер на входе в тюремный отсек сообщил нам, что сегодня посетители не принимаются.
Миссис Макстон попыталась было настоять или по меньшей мере просила передать миссис Томпсон корзинку с выпечкой, но, странно посмотрев на нас, полицейский сообщил, что едва ли у миссис Томпсон еще когда-либо проснется аппетит к булочкам, и если нашей целью является именно посещение миссис Томпсон, то мы пришли не по адресу – нам стоит сходить на кладбище святого Мартина, похоронная месса, вероятно, уже началась.
* * *Миссис Томпсон хоронили в закрытом гробу.
Мы поторопились и к похоронной мессе успели, но, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, максимально отдалились, а потому расположились на последних рядах в маленькой монастырской церквушке…
Я сидела, едва дыша под черной вуалью, которую мы купили наспех, и снова, снова и снова вспоминала тот жуткий момент – огромный дракон, нависший надо мной так, словно хотел защитить от всего мира, и страшная полудраконица, своим криком разбившая стекла во всех близких к центру города домах…
Криком, раздавшимся в тюрьме. Женской. Где кроме схваченной виверны из заключенных имелась лишь миссис Томпсон…
«Я найду тебя среди тысячи тел,Я отниму тебя у сотен смертей,Я уничтожу тех, кто посмел,Превратить твое тело в рваный мешок».Мог ли крик виверны, в свое время убивший целое войско оборотней, хоть как-то не навредить несчастной запертой в тюрьме женщине? Нет… Драконам он едва ли был опасен, у них совершенно иное строение уха, а вот люди…
И я чувствовала себя соучастницей убийства. Очень явственно ощущала это – потому что не вмешайся я – виверна бы сбежала, а сбежав, не оказалась бы в тюрьме и не убила бы миссис Томпсон…
– Мисс Ваерти, – миссис Макстон сжала мою дрожащую руку, – мисс Ваерти, возможно, нам стоит уйти?
Я отрицательно мотнула головой.
А мистер Уоллан, глянув на меня, поднялся и ушел к женщине в одежде матери-настоятельницы монастыря, которая сидела с неестественно прямой спиной и смотрела, как опускают гроб в вырытую в мерзлой земле яму.
О чем дворецкий спросил монахиню, мне неведомо, но мистер Уоллан всегда умел вызвать расположение к себе, посему я не особо удивилась, когда он вернулся с сестрой Марисой. Женщина существенных лет, удивительно красивая невзирая даже на то, что краски ее лица давно поблекли, взглянула на меня, торопливо поднявшуюся и сдернувшую вуаль, отрешенно проследила за мокрыми дорожками от слез, оставшимися на моем лице, и тихо, но в то же время очень холодно произнесла:
– Мистер Уоллан сообщил мне, что вы вините себя в гибели моей сестры. Напрасно. Ее убил не крик, вынудивший половину жителей города обратиться к стекольщикам. Ей разорвали горло, мисс Ваерти. Это произошло в тюрьме, уже после вашего ухода. Насколько я поняла, второй жертвой нападения должны были стать вы, но лорд Арнел вмешался вовремя. Рада за вас.
Я пошатнулась.
Мистер Уоллан вовремя придержал, с другой стороны аккуратно обняла за талию миссис Макстон, демонстрируя, что поддержит меня, если мне вновь станет плохо.
Сестра Мариса дала мне несколько секунд на то, чтобы справиться со слабостью, и продолжила:
– Она писала вам, – по губам монахини скользнула горькая улыбка, – в тот момент она писала вам. Уже четвертое, а быть может, и пятое письмо. В мусорном ведре было найдено несколько листков, где в заголовке было выведено «Дорогой мисс Ваерти», «Анабель, вы должны знать», «Передать лично в руки мисс Анабель Ваерти».
Пауза, взгляд в мои широко распахнутые от ужаса глаза и невероятно спокойное, почти безразличное:
– Но мы уже никогда не узнаем, что она стремилась сообщить вам – последняя из отведенных ей вечностью попыток написать письмо была залита кровью, чернила смазались. Возможно, драконы сумеют расшифровать послание, но сообщат ли они его содержание вам – уже большой вопрос, не так ли?
Я едва ли могла сдерживать слезы, слушая каждое из ее жутких слов и… ощущая лишь одно желание – горько разрыдаться.
Монахиня неожиданно улыбнулась и сказала:
– Ваша боль, такие чистые эмоции – как глоток свежего воздуха. Оставайтесь до конца церемонии, полагаю, вы вправе узнать больше обо всем этом.
И она покинула нас, вернувшись на свое место.
А я, опустив вуаль, расплакалась как ребенок, просто не в силах все это выдержать.
– Возможно, нам стоит просто вернуться домой? – предложила миссис Макстон.
– Проблема в том, что отныне весь Город Драконов и есть наш дом, – мрачно отозвался мистер Уоллан. – И либо мы узнаем, что здесь происходит, либо… останемся в неведении, с ощущением присутствия смерти где-то совсем рядом.
– Мы останемся, – вытирая лицо, решительно сказала я, – сестра Мариса права – драконы мне ничего не скажут.
* * *Похороны – это всегда трагедия утративших близких, тоска по тем, кто ушел за неведомую грань. Слушая слова священника и глядя на сгорбленные фигуры в черных траурных одеяниях, я в какой-то момент вспомнила профессора Стентона.
Дракона, ради которого я отказалась от всего – от возведенного в абсолют человеческого понимания женского счастья, от семьи, от привычного образа жизни, от возможности обнять своих родителей. Мне не простили. Не простили этого выбора, не простили разрыва помолвки, не простили переезда в дом профессора.
Я очень тяжело перенесла это. Домашняя девочка, слишком зависимая от родных и их мнения… и столкнувшаяся с презрением и негодованием, едва выразила свое. Больнее всего нам делают те, кого мы любим – как же остро я тогда ощутила правдивость данного расхожего выражения.
И все же
