Миссис Макстон, как истовая блюстительница моей морали, нервно заерзала, но монахиня столь же прямолинейно продолжила:
– Драконам хватает прикосновения, чтобы передать партнеру вожделение. Сильное, практически непреодолимое вожделение. Более сорока процентов чистокровных дракониц имеют потомство еще до вступления в брак.
Пауза и безжалостное:
– Примерно столько же, а впрочем, примерно те же, что родили вне брака, имеют потомство в будущем не только от своего супруга. И в случае, если мужем является человек или полукровка, это еще можно скрыть, а как объяснить дракону, что ты, драконица, родила от него полукровку?
Я молчала, уже понимая, что услышу дальше.
– Они рожают здесь, – сестра Мариса обвела серые стены без единого украшения, намекая на весь монастырь в целом, – и дальнейшая судьба детей едва ли интересует их.
Еще секунда молчания и тихое:
– Как это ни странно, но в драконьих парах родительский инстинкт в гораздо большей степени развит у отцов. Именно драконы во многом больше привязаны к детям, чем их матери, и только драконы интересуются судьбой своих детей, если… узнают о них. Мисс Ваерти, вам доводилось видеть женщину-дракона в положении?
Попытавшись припомнить хотя бы один такой случай, я отрицательно мотнула головой, и в то же время – это не вызывало удивления или даже недоумения. В обществе беременная женщина обычно переставала появляться с того момента, как ее положение становилось очевидным. И это было не столько требование этикета, впрочем, и оно тоже, сколько забота о матери и ее ребенке, нежелание подвергать будущую роженицу переездам, нахождению в обществе, где легко можно было подхватить простуду и прочее, а потому – ничего криминального в том, что мне не доводилось видеть беременных драконов, я не усмотрела.
– Живота нет, – дав мне некоторое время на размышления, озвучила сестра Мариса. – У драконов несколько особое строение тела, новорожденные драконы обычно значительно меньше человеческих младенцев, и до последнего месяца, а то и до самого момента родов, живот едва ли виден.
Миссис Макстон потрясенно вздохнула, покачала головой и произнесла:
– Ну и дела.
– Да, я тоже не сразу приняла подобное положение дел… Видите ли, очень странно видеть драконицу, которая появляется в стенах монастыря ночью, после бала и танцев едва ли не до полуночи, стремительно рожает в течение часа, оставляет дитя и уносится под утро обратно, легко шагая на каблучках дорогих туфелек. Странно, дико, неприемлемо… Столкнувшись с этим впервые, я приняла поведение матери за последствия родильной горячки и пыталась остановить несчастную, я… мне едва исполнилось тогда двадцать, и видеть столь чудовищное отношение к потомству…
Монахиня замолчала, пытаясь сдержать нахлынувшие эмоции.
И продолжила спустя несколько томительно долгих минут, вновь очень сдержанно и отрешенно:
– Моя предшественница мать-настоятельница Исабель, передавая мне дела, передала также четыре книги. Четыре рукописные книги с именами, временем рождения и туманным описанием дальнейшей судьбы драконов и полудраконов, рожденных в стенах нашего монастыря. На тот момент число превышало четыре тысячи младенцев. Четыре тысячи… Я провела несколько дней в этом кабинете, читая, просматривая и едва ли сдерживая слезы. Свыше четырех тысяч детей никогда не знали тепло материнских объятий, никогда не видели гордость за себя в глазах отцов, никогда не ощущали себя семьей, никогда… В тот момент мне безумно захотелось прекратить это, заставить безответственных матерей все же нести ответственность, вмешаться, сделать хоть что-то…
Сестра Мариса судорожно вздохнула и продолжила, уже не скрывая волнения:
– Мы считали дракониц кукушками, бросающими свое потомство, а вышло… они уже тогда готовились к геноциду.
И монахиня посмотрела на нас. На каждого из нас, словно хотела, чтобы мы тоже это осознали:
– Они знали. Знали, что произойдет. Знали, что дочерей драконов начнут убивать. Они знали. Они готовились. И когда четыре года назад произошло первое убийство, это была девушка, рожденная в январе.
Миссис Макстон почему-то схватила меня за руку, словно испугалась вдруг за меня.
– Следующей – девушка, рожденная в феврале… затем в марте…
По мере того, как она говорила это, лицо монахини становилось все бледнее, губы уже почти едва двигались…
– И все бы ничего, – продолжила она, – но только мы вели учет всех родившихся детей. Мы, создавшие целую тайную организацию, в которую входил местный архивариус мистер Толлок… три известные в городе свахи… одна из них миссис Томпсон, которую мы похоронили сегодня, а также несколько повитух и часть «сознательных» жителей города. Мы хотели остановить это. Просто остановить вот эти бесконечные роды никому не нужных детей. Мы руководствовались очень благими целями, а вышло…
Ее сжатые ладони задрожали.
– Первое убийство, второе, даже третье можно было списать на совпадение, но четвертое… Леди Наиран родилась в ночь с тридцать первого марта на первое апреля. В городской книге ее рождение было датировано тридцать первым марта, в наших учетных книгах первым апреля… Когда она стала четвертой жертвой, мы со всей очевидностью осознали, что убийца пребывает в наших рядах.
Мы с миссис Макстон и мистером Уолланом молчали, потрясенно глядя на монахиню, она же… она пыталась рассказать как можно больше и как можно быстрее.
– Предпринятая попытка разбирательства завершилась… гибелью моей предшественницы, матери-настоятельницы Исабель. – Судорожный вздох и надрывное:
– Я нашла ее здесь. На этом полу. С перегрызенным горлом. Как вы думаете, мисс Ваерти, мистер Уоллан, какой-либо лесной зверь мог бы проникнуть сюда, на башню?!
Она не ждала ответа, вопрос был риторическим.
– Книги, – сестра Мариса кивнула на стеллажи, – отсутствовали многие. Кое-что мы восстановили, кое-что нет. Полиция… – стиснутые пальцы побелели, – вернула нам тело с явной неохотой, но для нас важно было хотя бы похоронить матушку так, как… – ее голос сор-вался.
Несколько секунд сестра Мариса глубоко дышала, после вернулась к рассказу, вновь говоря спокойно, сдержанно и взвешенно:
– У матери настоятельницы Исабель был дневник.
Она подняла взгляд на меня и мне же сказала:
– Ни я, ни кто-либо из тех, кому я могла бы доверять, прочесть его не смогли. Но там что-то важное, что-то важное настолько, что мать-настоятельница хранила его даже не в своем кабинете – а в моей спальне.
– П-п-почему? – вопрос задала не я, я бы не решилась, его озвучила миссис Макстон.
– Потому что я ее дочь, – как-то очень буднично ответила сестра Мариса. – И об этом я узнала всего за несколько часов до ее смерти.
И вот тогда вопрос задала уже я:
– Ваша мать вела себя странно? Была бледна, у нее была неровная походка и единственное желание – запереться где-нибудь в месте, которое она считала своим?
Монахиня взволнованно посмотрела на меня и кивнула.
И почти сразу, осознав, что здесь все не так просто, спросила:
– Что это было?
– Исходя из вашего описания – ментальная магия, – мгновенно ответила я.
И подавшись вперед, задала уже следующий вопрос:
– Почему она не рассказывала
