Он был на самой грани, когда дверь комнаты открылась перед ним.
– Ты долго держался, голубчик. – Голос Виктора Михайловича был ласковым и нежным, как объятия матери. – Проходи, ты заслужил небольшую награду.
Боль уходила, как будто ее высасывали из тела, и освободившееся место занимала такая приятная легкость, что трудно было понять, находишься ли ты все еще внутри тела или паришь в каком-то другом измерении. Эйфория, граничащая с экстазом, острое, опустошающее удовольствие.
* * *Шерстяной ковер на полу комнаты стал для Артема странным образом родным. Ему нравились его мягкость и запах – несмотря на все происходящее, они странным образом успокаивали.
– Почему я? Почему именно я? – Этот вопрос интересовал Артема уже очень давно. Он, конечно, был совершенно бесполезным, но человеку всегда интересно, почему мир несправедлив именно к нему.
– О, мы наконец-то добрались и до этого вопроса – все в какой-то момент задают его. – Виктору Михайловичу страдания Артема явно доставляли удовольствие. – Ты мне понравился. Только и всего. И твое тело было достаточно сильным, чтобы вынести ритуал. Не каждый на самом деле выдерживает.
– Как все просто.
– Очень просто, – согласился колдун. – Так что если ты хотел потешить себя мыслями о том, что ты особенный, то уж извини, но это не так.
– А жаль, даже не знаю, как дальше жить, когда наконец узнал о своей обычности.
– Иронизируешь? Это хорошо, значит, все еще не сдался.
– А вам-то какое дело, сдался я или нет? – безразлично спросил Артем.
– Вечная жизнь, конечно, вещь хорошая, но через несколько столетий понимаешь, что все ходит по кругу, все одно и то же. Скучно. Хочется хоть какого-то развлечения.
– Надеюсь, из меня получается хороший шут.
– Средний, – честно признался Виктор Михайлович.
– Могу пообещать вам одно, – Артем медленно, осторожно, но уверенно поднялся на ноги: – В этом мире никто не вечен, и вы не будете исключением.
– Это мы еще посмотрим.
У Артема был план, и он не собирался ждать следующего Зова.
* * *Артем давно промок до нитки. По-осеннему холодный и злой дождь выгнал с улицы почти всех прохожих, даже смелые туристы предпочли наблюдать за разбушевавшейся стихией из окон своих номеров. Но такие мелочи, как холод и сырость, совсем не мешали Артему.
Выхода не было. Он понял это, лежа на мягком ковре, понял отчетливо и ясно. Ему не хватит сил, чтобы бороться. В следующий раз, когда колдун позовет, Артем встанет и покорно пойдет на Зов, радуясь, что не нужно больше бороться. Он придет к нему и не вернется. Паук высосет из него последние силы, будет жить дальше, а он умрет. Вот так вот глупо и безыдейно… это будет не геройская смерть, спасая ребенка из горящего дома, не смерть за идею или во имя правосудия, когда есть надежда, что одна ничтожная человеческая жизнь может на что-то повлиять, и даже не роковая случайность, когда от тебя ничего не зависит. Он, молодой, сильный, умный красивый, умрет, чтобы продлить жизнь гадкому, злобному существу. И он ничего не может сделать…
Или может?
Дождь закончился по-питерски неожиданно, ветер растолкал лохматые тучи в разные стороны, они сбились плотными комками и покатились в разные стороны, а в просветах засветилось синее полотно неба. Артем стоял, оперевшись руками о холодные, скользкие перила Троицкого моста, смотрел на величавую, неспешную Неву, на огни фонарей, золотым ожерельем украшающие набережную, на Петропавловскую крепость, вдыхал холодный, влажный воздух.
Он стоял так уже не первый час и давно сбился со счету, сколько раз за это время пытался заставить себя перекинуть тело за железное ограждение. Это ведь так просто: нагнуться вперед чуть сильнее, оторвать ноги от асфальта, разжать пальцы – мгновение полета, минута удушья, и все, свобода… Но ноги не отрывались, а пальцы не разжимались.
Артем отчаянно хотел жить…
Он падал на колени, рыдал в голос, подвывая и захлебываясь, избивал кованые перила и мокрый асфальт. Слезы кончались, он подолгу сидел в апатичном оцепенении, потом поднимался, пытался снова, и снова, и снова, и снова…
Безрезультатно.
Он просто не мог это сделать.
А потом он почувствовал Зов.
* * *Артем всегда считал себя сильным, мужественным человеком. Думал, что в жизни сможет справиться с чем угодно. Верил в свою гордость и чувство собственного достоинства. Был уверен в том, что никогда и не перед кем не будет пресмыкаться.
Он ошибался.
Артем в буквальном смысле валялся в ногах Виктора Михайловича, обнимал тощие, костлявые лодыжки и севшим, дрожащим от страха и холода голосом молил колдуна о пощаде.
– Не убивайте меня. – Артем старался не плакать, но слезы самовольно катились из глаз. – Пожалуйста. Дайте еще время. Еще хотя бы немного времени. Я могу жить на двоих. У меня много сил, вы можете долго питаться мной, я не буду сопротивляться, обещаю. Только дайте пожить еще немного.
– Сил у тебя и вправду много, – согласился колдун, – но у меня, в отличие от тебя, нет времени. Да и жить напополам мне совсем не нравится. Так что прости, голубчик, как говорится – ничего личного.
– Пожалуйста, еще немного, умоляю, еще хоть сколько-нибудь… – Артем по кругу бормотал одно и то же – он до сих пор каким-то совершенно глупым образом надеялся, что, возможно, старик сжалится над ним и отпустит.
– Ты обречен, голубчик. Смирись. Это ерунда, что добро всегда побеждает зло. Ты, конечно, молод, и сил тебе не занимать, но таких, как ты, у меня было… много. Опыт сильнее молодости.
– Я не хочу умирать, не хочу умирать, не хочу умирать…
– Ты не умрешь. По крайней мере сегодня. Еще рано. Мне противно от того, насколько ты жалок. Так что хватит ныть. Пора приступать к ритуалу…
* * *– Вставай. – Это был второй раз за все время, когда голова гианы заговорила с ним.
Артем надеялся, что в этот раз умрет во время повторения ритуала, но вопреки ожиданиям он каким-то чудом выдержал. После того как они закончили, колдун куда-то ушел, а Артем так и остался лежать на ковре в его кабинете. Он больше не планировал с него подниматься.
– Зачем? – слабо спросил он.
– Потому что все еще можешь.
Артем даже усмехнулся:
– Встану не встану, какая разница?
– Ты знаешь, кто я?
У Артема было не так много мыслей по этому поводу:
– Какая-то мифическая хрень, которая никак не должна существовать в нашем мире. Как и живые каменные пауки. Как и колдуны. Как, собственно, весь тот долбанутый абсурд, который со мной происходит.
На этот раз усмехнулась голова гианы:
– Хренью меня еще не называли.
– Знаешь, раньше меня радовало быть первым, но в нынешнем моем состоянии мне как-то все равно.
– Ты все еще шутишь, а говоришь, что все потеряно.
– Это агония.
– Агония – это моя жизнь. – Артем не видел своей собеседницы, но от ее тона по его спине побежали мурашки. – Ты хоть представляешь, каково мне?
– Даже не пытаюсь. Трудно быть сочувствующим,
