– Да пошли вы, – сказал Родион, в пару шагов пересек крохотную прихожую и захлопнул за собой дверь.
Небо превратилось в сплошное клубящееся черно-серое месиво, подсвечиваемое изнутри беззвучными молниями. В окнах первых этажей виднелись бледно-серые, как рыбьи брюха, лица. Монотонные глухие удары доносились из-под земли. «Шторм идет. Они готовятся праздновать». Родион бежал по разбитым бетонным плитам к военной части.
Однако уже издали он увидел, что ворота части – все-таки бывшей – распахнуты, а в окнах КПП пляшут зеленые огни. Что-то там происходило, на территории за воротами: виднелись синие вспышки, доносился гул, а потом из ворот выкатилось объятое пламенем автомобильное колесо. Или покрышка. Родион не стал приглядываться, сразу побежал прочь, но он готов был поклясться, что в центр колеса была вставлена живая человеческая голова: она разевала рот и вращала глазами.
Окончательно выдохшись, Родион шагал по «стратегичке», оставив позади окраинные дома. Надо экономить силы. Еще пригодятся. Придется идти через лес, и не приведи случай наткнуться на медведя. Хотя еще неизвестно, что страшнее: зверь или екаи… С океана дул сильнейший ветер, однако вопреки всем законам физики за поворотом «стратегички» полоскался плотный туман – он извергался из расщелины неподалеку, раздувал призрачный купол, расстилал над дорогой ядовитые щупальца.
«Ты не уйдешь».
Родион чертыхнулся, сошел с дороги влево и снова бросился бежать – теперь по узкой тропе среди бамбука, ведущей к грунтовке. Ему все казалось, что в следующее же мгновение что-нибудь высунется из густых зарослей и схватит его за щиколотки.
Вот и грунтовка. Выезд к заливу. Небо катило над головой лавины туч, океан ревел. Через заросли курильского леса не пройти. Оставался единственный путь – по «отливу».
Ни сегодня, ни накануне Родион не смотрел расписания местных приливов и отливов (сайт с таким расписанием он еще перед прилетом на Курилы нашел в Сети). Однако необъяснимым чутьем, шестым чувством родившегося и выросшего в этих местах человека Родион ощущал, что сейчас пока еще идет отлив, и он может успеть, если море не сильно разойдется. На последнее надежды было мало, затея отдавала чистым безумием, но все же…
Родион обернулся и в последний раз посмотрел на поселок своего детства. Над плоскими рубероидными кровлями домов поднимался туманный монстр, нынешний хозяин этих мест: гигантская медуза, ее округлый купол был пару километров в поперечнике. Наверняка фельдшер Василий Иванович знал, как японцы называют этого екая, главного над прочими здесь.
Родион шагнул на черный песок у самых скал; бесновавшимся волнам, что становились все выше, еще недоставало мощи докатиться сюда. И снова побежал. Из последних сил. Он еще может вернуться в Москву и вернуть Наташку. И начать все сначала.
Пляж под отвесными скалами, единственный путь к поселку, тем временем уже почти полностью захлестывали тяжелые волны, серая пена лизала Родиону ноги, его одежда промокла от брызг.
Начинался прилив. Приближался шторм.
Михаил Закавряшин
Настенька
Колыбель качалась посреди тайги. Подвязанная к гнутому иссохшему кедру – висела в метре над землей и скрипела веревками. Под пологом кружилась погремушка, и при каждом дуновении ветра темнота полнилась мягким треском.
– Чертов лес, начальник, чертов лес, – бормотал старик. – Третий раз эту зыбку вижу.
Я поежился от ночной сырости, достал пачку сигарет. Выцепив одну зубами, похлопал себя по карманам.
– Есть прикурить?
Старик протянул зажженную спичку. Руки его дрожали – то ли от страха, то ли от многолетнего пьянства. От старика, как обычно, несло запашком.
– Ты не обессудь, начальник. Лучше поверь: ни хрена ты тут не найдешь. Последний раз тоже понаехало ваших. Весь лес истоптали, и с собаками ходили, а толку? Разве ж тайгу обойдешь?
– Не тараторь. Подержи фонарик.
Луч белого света разрезал темноту и заплясал между стволами деревьев. Когда старик, наконец, унял трясущиеся ладони и направил фонарь на колыбель, я смог как следует рассмотреть ее. Выточенная из светлого дерева, детская кроватка серебрилась в ночи и была абсолютно непохожа на творение человеческих рук. Старинная, резная. Местами обросшая мхом. Такая же часть тайги, как птичьи гнезда.
– Осина?
Старик кивнул.
– Верно мыслишь, начальник. Сразу видно, что на земле пожил.
Мой спутник покопался в кармане тулупа. Достал папиросу. Закурив, он сказал с некоторой опаской:
– У кого ум есть, тот с осины зыбку точить не станет. Проклятое дерево.
– В прошлый раз тоже ребенок пропал?
– Девчушка, – кивнул старик. – Как под воду.
Потоптавшись на месте, я набрался смелости и подошел ближе. Краем мизинца отодвинул ситцевый подол и осторожно, отклоняя голову назад, заглянул внутрь колыбели.
«Слава богу», – выдохнул я. Секунду назад мне казалось, будто я найду в кроватке младенческий труп. Но интуиция обманула. На дне лежала солома вперемешку с обрывками тряпок, а на подстилке – несколько детских игрушек. Вырезанный из дерева козлик и три соломенные куклы.
– Саныч.
– А?
– Кто у вас тут поделками увлекается?
– А хрен его знает, – пожал плечами старик. – Так сразу в голову и не приходит. Раньше, может, и мастерил кто, а сейчас кому нужно? Кто не спился, тот детям все, что надо, в городе купит.
– А кто спился?
– А кто спился, тому и на детей ложить.
– Логично, – кивнул я, чувствуя, как страх постепенно отступает. На его место возвращался азарт.
Обойдя колыбель по кругу, я осмотрелся. Трава вокруг не примята. Значит, кроватка висит здесь как минимум со вчерашнего дня.
– Слушай, Саныч, у тебя газета есть?
– Не-а. На кой мне в лесу газета?
– Жаль.
– Приспичило, что ли, начальник?
– Изъять ее надо. Завернуть в бумагу.
Глаза старика округлились, и он вытаращился на меня, как на лешего.
– Ты это, начальник… Ты брось.
– Чего?
– Да ничего. Не трогай ее. Ну на хрен!
– Успокойся. На ней должны быть следы.
– Ты брось, начальник…
– Нужно посмотреть отпечатки. Если нет, возьмем смывы и отправим в город, вдруг потожир стрельнет. Сам говоришь, такое уже случалось.
– Ты это! Послушай! – перебил старик. – Ты, Мишаня, дрянь эту ко мне домой не тащи! Вообще не вздумай ее трогать.
– Не фамильярничай.
– А ты все равно не тащи.
– Успокойся, говорю тебе. Это лишь чья-то больная фантазия, не больше. Мне нужно знать, чья именно.
Старик потянул меня за рукав и сказал полушепотом:
– Начальник, сам подумай. Никто из наших ребенка бы не тронул. По мелочовке у соседа подрезать – да. Морду начистить по синьке – тоже первое дело. Но чтоб ребенка? Брось, никто из местных на такое не подпишется. А кроме местных, сам знаешь, никого тут не бывает.
– Ты это к чему?
– К тому, что не найдешь ты ни хрена на чертовой зыбке. Никакого пота. Оно ведь, чтобы потеть, надо живым быть.
Я сощурился от табачного дыма и окинул старика взглядом. «Может, все-таки он?» – мелькнула мысль. Такая уж была привычка – проверять каждого, кто интересуется делом. Даже Саныч, в избушке которого я жил почти неделю, до сих пор был под подозрением.
«С другой стороны, – подумал я, – на кой черт ему сдалась бы чужая дочь?» Мысль была убедительной. Но за ней неизбежно следовала другая: «Ну хорошо, допустим. А кому вообще нужен
