Тарас сбавил шаг лишь после того, как увидел, что идущая навстречу пожилая, хорошо одетая пара опасливо отпрянула к стене дома, словно повстречала не человека в костюме Деда Мороза, а голого лепрекона, оседлавшего собачий скелет.
– Прос… тите… – хрипло выдохнул Тягачев и попытался улыбнуться. – С насту… пающим…
Судя по тому, что лица у пары стали совсем уж обморочными, улыбка вышла еще та. Тягачев отвернулся и зашагал прочь, тяжело дыша и рыская взглядом в поисках места, где можно перевести дух. Тише, спокойнее… Еще не хватало внимание патрульных ментов привлечь.
Через несколько минут он присел на засыпанную снегом лавочку в крохотном сквере и уставился в одну точку. Память не дала передышки, сразу же вернув его в квартиру толстяка. На воспоминание наслоилась омерзительная мелкая дрожь, ставшая, казалось, второй кожей…
Он лихорадочно искал зацепку, которая помогла бы отделаться от ощущения, что, покинув брюхо толстяка, «сколопендра» бросилась бы на него. Оно не желало исчезать или притупляться, и опорой ему служила единственная мысль: «Меня некому было бы отпускать».
Сказанных толстяком фраз Тягачеву вполне хватило, чтобы догадаться – тот сам виноват в своей смерти. «Работодатели» не простили несерьезного отношения к себе, поквитавшись с должником так, как умеют лучше всего…
Несмотря на пережитое – Тарас понимал их. Крохотный закуток сознания, не потерявший способность рассуждать цинично и здраво, занял сторону силы, на которую Тягачев уже пять лет трудился бесплатным курьером. Толстяк был из сучьей, наглой породы: таким палец даже в рот класть не надо – просто показать. А когда слабину дашь и чуть зазеваешься – с головой проглотят. Давиться будут, отрыгивать, но не успокоятся, пока не сожрут…
«Меня-то за что?! – Тягачев до боли сжал кулаки, словно пытался раздавить вопрос-скорлупу, скрывавшую ответ. – Я ж все как обычно делал! За что, суки, пидоры…»
Он не выдержал и заплакал. Громко, навзрыд, иногда срываясь на утробный кашель, пачкая усы и бороду слюнями, соплями.
Истерика поутихла несколько минут спустя.
– Суки…
Тягачев всхлипнул в очередной раз, взял горсть снега подрагивающими пальцами и затолкал в рот. За первой горстью последовала еще одна, а потянувшись за третьей, он наткнулся на что-то плотное, податливое, знакомое…
Тарас вздрогнул, но почти сразу же пришло узнавание. Он скосил глаза влево, чтобы убедиться в своей правоте.
Напрочь вылетевший из головы, но не потерянный мешок продолговато и округло бугрился очередным «подарком». Оцепеневший Тягачев не выпускал его из вида, с содроганием ожидая, что красная выпуклость вот-вот придет в движение и из горловины выберется вторая «сколопендра» или что-нибудь похуже…
Но секунды таяли, а мешок оставался неподвижным.
«Давно бы напал… – Тягачев медленно сгреб очередную горсть снега, обтер лицо. – Сколько уже здесь сижу… Чего ждать-то?»
Пальцы сами собой нырнули в нагрудный карман тулупа. Развернули новый листок.
«Проспект Дружбы Народов, дом 33, квартира 157».
– Пидоры… – Тарас расплылся в блаженной улыбке. – Шуточки у вас, чтоб вас… Я ж чуть не обосрался, суки вы поганые!
Он хлопнул себя ладонью по колену и захохотал. Но быстро умолк, старательно оттер снегом с бороды слюни и сопли и полез в карман за смартфоном. Что-то подсказывало, что «визит» на проспект Дружбы Народов будет сегодня последним…
Тягачев вышел из очередного подъезда и обогнул четверку стоящих кружком курильщиков студенческого возраста. Судя по громким голосам и репликам, по большей части состоящим из матюгов, – основательно поддатых.
– С наступающим, еп! – оглушительно гаркнули за спиной, и сразу же раздался гогот нескольких глоток. Тарас вздрогнул: «Мудаки, чтоб вас» – и ускорил шаг. Гогот быстро стих, а потом один из весельчаков с выражением выдал:
– Здравствуй, Дедушка Мороз, съешь селедки тухлый хвост! Сверху – пачку витаминок, и напукай нам снежинок!
Новый взрыв веселья. Тарас мысленно пожелал любителю стихов сожрать то же самое, плюс – тазик испорченного оливье сверху. Следом возникло ощущение, что четверка без труда просечет его настрой и рванет вдогонку, чтобы разъяснить за вежливость, как пять лет назад это делали Колкий с Градусом. Только умирать придется ему…
От подъезда донесся еще один, теперь уже совсем неразборчивый выкрик, и наступила тишина.
Тягачев свернул за угол, раздраженно сплюнул и полез в карман за новой запиской. До Нового года оставалось чуть меньше пяти часов. Еще четыре ходки, может, чуть больше, и – все. Пятьдесят одна неделя свободы, частично изгаженной кошмарными сновидениями… но это всяко лучше, чем последние семь дней в году.
«Бульвар Гагарина, дом 7, корпус Б, квартира 12».
Дремавший где-то глубоко внутри страх проснулся и вмиг беспощадно раздавил собой все остальные чувства. Огни ярко освещенной улицы расплылись и потускнели, мир обрел сходство с мазней психопата, первый раз в жизни взявшего в руки кисть.
– Светка? – помертвевшие губы наждачно царапнулись друг о друга. – Да ну на хрен…
Адрес сводной сестры он помнил отлично. С Аркадием Михайловичем – ее отцом – мать Тараса познакомилась семнадцать лет назад. Через полгода они узаконили свои отношения и прожили вместе еще десять с половиной лет. И вместе же погибли за год до того, как Тягачев впервые надел костюм Деда Мороза.
За все это время Тягачев не нашел общего языка со сводной сестрой. Да, откровенно говоря, и не стремился найти. Отчима – мягкого по характеру и похожего на папу дяди Федора из Простоквашино – он тоже недолюбливал, но худо-бедно терпел из-за матери (кстати, легко поладившей с «дочерью»). А вот Светке делал пакости при каждом удобном случае. Сейчас Тягачев не мог ответить себе, зачем это было ему нужно, ведь она всегда старалась помочь и, что бесило больше остального, не обижалась ни на какие подлянки. Хотя чего уж там – ответ был. Бурлило говно по молодости, под ноздрями плескалось, и на кого-то приходилось его выливать, чтобы самому в нем не захлебнуться…
«Ангел сраный» – было любимым выражением Тараса по отношению к Светке. Сводная сестра – его одногодка – и в самом деле походила на ангела. Худенькая, длинноногая, стройная, правильные черты лица, светловолосая, голубоглазая. Добавить крылья, и – полный комплект. Тараса до жути раздражал Светкин взгляд – открытый, добрый и в то же время – пытливый, словно она безумно хотела заглянуть ему в душу.
Одной семьей, на бульваре Гагарина, они жили до ухода Тягачева в армию, сдавая их с матерью двухкомнатку в аренду. Незадолго до дембеля Тягачев дал понять, что возвращаться в трешку отчима не намерен. Судя по быстрому согласию матери и Аркадия Михайловича, они ожидали чего-то подобного и перечить не собирались.
После смерти отца Светка осталась одна. Выскочила замуж, но ячейка общества быстро затрещала по швам: муж оказался страстным любителем сходить «налево». Хорошо, не успел обременить Светку «цветком жизни», а себя – выплатой алиментов.
Приглашение на свадьбу
