Послышался хруст снега под торопливыми шагами, из-за угла барака показался Шелестов. Был он без шапки, в расстегнутой тужурке, разрумянившийся от быстрого шага. Подойдя ближе, возбужденно выпалил:
– Товарищи, пойдемте к реке. Иван Николаевич там что-то обнаружил.
На первый взгляд ничего особенного на реке не было видно. Утоптанная, обледенелая тропка спускалась к замерзшей полынье, откуда, очевидно, рабочие раньше брали воду. Возле полыньи стоял Пряхин, жмурился на солнце, чему-то довольно улыбался. Коллеги-расследователи сгрудились вокруг.
– Не томите, Иван Николаевич, – сказал Крутов. – Поделитесь своей догадкой с товарищами.
– Лед на полынье отличается, – обронил Пряхин многозначительно.
– Конечно, отличается, – вполголоса буркнул Вадимов. – На полынье лед тоньше. Тоже мне открытие.
– Нет-нет, – возразил Крутов, на лету уловивший подсказку. – Смотрите сами, полынью нарочно забросали снегом, чтобы лед скорее схватился.
И верно, Леонид теперь тоже обратил на это внимание.
– Выходит, кто-то пытался скрыть полынью, – сказал он. – Но зачем?
– А вот это, как говорится, интересный вопрос, – сказал Пряхин.
Леонид повернулся к оперуполномоченному Зуеву.
– Нужны водолазы из Мурманска. Срочно.
Водолазная бригада работала сноровисто. Видно было, что люди опытные, и дело свое знают хорошо, как сыскари знают свое. Следователи наблюдали за погружением издали, с берега. Солнце уже склонилось за пригорок, и на затененном берегу стало по-зимнему холодно. А водолазной бригаде хоть бы что. Неужели они и в ледяной воде не мерзнут? Леонид представил, как погружается в темную полынью и вода смыкается над головой, содрогнулся. Вдруг задергалась сигнальная веревка. Водолаза спешно вытянули из реки, открыли шлем. Лицо у водолаза было бледное, мокрое от пота. И дышал он тяжело и громко, как после бега или трудной работы.
Леонид подошел ближе.
– Ну, что там?
– Нашел, – сказал водолаз сиплым голосом. – Все трое там, на дне. К ногам рельса привязана, и мешки на головах.
– Итить! – вырвалось у кого-то из водолазной бригады.
– Надо их поднимать, – сказал Леонид.
– Ага, – сказал водолаз. – Сейчас. Отдышусь только.
– Справишься? – спросил бригадир. – Или сменить тебя?
– Не надо, переодеваться долго, я уж сам. Нормально я уже, просто не ожидал…
Одного за другим мертвецов доставали из реки, относили к берегу и укладывали на расстеленный брезент. Как и сказал водолаз, головы убитых были обмотаны мешковиной, вокруг шеи завязаны веревки.
Леонид ослабил на шее шарф, шумно выдохнул сквозь стиснутые зубы. Его била дрожь.
– Зачем с ними так? – спросил Шелестов странно тонким голосом.
– Полагаю, чтобы не оставлять на тропинке кровавых следов, – ответил Пряхин. – Иначе трупы обнаружили бы сразу.
Он присел на корточки возле одного из мертвецов, долго возился с задубевшей веревкой, распутывая узел, затем стащил с головы убитого мокрый мешок.
Мертвец выглядел жутко. Его опухшее лицо было синюшного цвета, череп смят чудовищным ударом, от которого один глаз выскочил из глазницы и заледенел на щеке серым комком, другой глаз, налитый кровью, был страшно выпучен…
У Шелестова заклокотало в горле; он сделал несколько быстрых шагов в сторону, согнулся, и его стошнило.
– Однако слабоват боец, – неодобрительно проронил оперуполномоченный Зуев.
– Вполне естественная реакция нормального человека, – возразил Крутов. – Наоборот, это мы очерствели на нашей работе.
– Извините, – проговорил Шелестов, вытирая рот. – Просто я такого еще не видал.
– Ничего-ничего, Витя, – сказал ему Пряхин. – Ты лучше в сторонке постой пока.
– Вот и нашли мы пропавших рабочих, – сказал Вадимов.
– Нашли, – согласился Леонид. – Но дело яснее не стало. Теперь надо искать, кто их всех убил.
– Водолазы еще что-то со дна подняли, – заметил Крутов. – Какой-то сверток.
Это оказались смотанные в скатку два серых бушлата и замызганная зимняя шинель, продранная на спине. В середину перевязанного веревкой свертка был положен тяжелый зазубренный колун.
– Орудие убийства, полагаю, – сказал Крутов.
Пряхин заинтересовался одеждой. Тщательно, методически осмотрел шинель – снаружи и изнутри, затем оба бушлата.
– Что скажете, Иван Николаевич? – спросил Леонид.
– Бушлаты не рабочих, – сказал Пряхин, – зэковские. А шинель – еще приметнее. В прежние времена офицеры в таких ходили. У этой погоны только спороты.
– И какой вывод?
– Думаю, надо по здешним лагерям проехаться с этой одежкой, поспрашивать контингент. Шинелек таких нынче не так много осталось.
– Вот и поезжайте, – согласился Леонид. – А мы в Мурманске продолжим. Нужно изучить сводки происшествий. Кажется, мы что-то упускаем…
В Мурманске было пасмурно и тоскливо. Солнце почти не показывалось; с залива то и дело наползали клочья осклизлого, воняющего рыбой тумана. На каменистых склонах фигуры в серых бушлатах тяжелыми кувалдами крушили серые валуны. Неподалеку от вокзального перрона лязгал цепями экскаватор, выгрызал железной челюстью большие куски промерзлого грунта. На перроне стояла богатырских статей бабища, одетая в синий ватник. Нимало не смущаясь ни погоды, ни окружающих, кормила грудью завернутого в одеяло младенца. Ее круглое лицо было совершенно безмятежно.
Леонид докурил папиросу, вернулся в вагон. Голова пухла от прочитанных криминальных сводок и от недосыпа. Накануне он засиделся допоздна. Сон никак не шел: то ли оттого, что вместо правильной ночной темноты за окном плавали невнятные сумерки, то ли оттого, что и ночью со всей округи продолжало доноситься громыхание составов, звяканье сцепок, свистки локомотивов… Теперь ломило виски, и в глаза словно песку насыпали.
Крутов дремал в уголке, сидя, сцепив на животе пухлые ладошки. Вадимова Леонид отослал на телеграф с обязательным ежедневным отчетом для областного прокурора.
На краю стола лежала телеграмма, полученная нынче от Пряхина из Пулозера, где располагался один из исправительно-трудовых лагерей Мурлага.
«Шинель уверенно опознана. Принадлежит з/к Глухову, осужденному 10 лет за бандитизм. Глухов бежал 19-го совместно с другими з/к – Бадаевым Свищовым Тарасенко. Выезжаю Мурманск личными делами фотографиями всех».
Леонид посмотрел на карту Мурманского округа. В двадцати километрах вверх от Пулозера была станция Лопарская, неподалеку от которой двадцатого числа сгорел дом, а позже на пепелище были обнаружены спиленные стволы трех ружей. Еще дальше был перегон Шонгуй – Кола, приблизительно посередине которого находился злосчастный двадцать пятый барак. Получалось, что убийцы шли на север, в сторону Мурманска. Прокурор Кондратьев словно в воду глядел.
В дверь вагона отрывисто постучали; Крутов встрепенулся.
– Что такое?
В салон пульмана ввалился оперуполномоченный Зуев.
– Товарищ Шанцев, помните, вы про лопарей интересовались? – спросил он.
– Разумеется, – ответил Леонид.
– Ну так пожаловали голубчики. Значит, сами, как я и говорил.
– Где они?
– Так здесь, обоих с собой привел. Снаружи стоят, подле вагона.
– Веди их сюда.
Зуев хитро ухмыльнулся, покачал головой.
– Лучше не надо их в помещение заводить. Они, значит, шибко духовитые. Вы лучше сами пальтишко накиньте да выходите.
Одевшись, следователи вслед за Зуевым вышли из пульмана. Возле путей стояли два невысоких узкоглазых человечка с темными лицами. От их меховых песок сильно шибало псиной и чем-то еще, более гадким.
– Тот, что постарше, – Ванюто. Он по-нашему совсем не понимает, – сказал Зуев. – Дмитриев помоложе, он немного балакает.
Кто из лопарей был старше, а кто – моложе, Леонид не смог бы отличить. На его взгляд, оба выглядели одинаково.
– Когда были у барака, в какой день? – спросил Леонид. – Кого там видели?
Лопари непонимающе переглянулись, один другому что-то сказал по-своему.
– Не были они у барака, – сказал Зуев
