Эвтанайзер-XL бронировали за целую неделю. Удовольствие вышло не из дешевых, но скидывались впятером и к тому же решили считать это мероприятие предновогодним корпоративом. Каждый, конечно, надеялся вытянуть бинго, а потому, когда оно досталось Вадику, остальные даже не скрывали злости и разочарования. Каравай раздраженно сплюнул себе под ноги, Семен с Аркашей завистливо усмехались, а Олег резко процедил:
– Смотри, не обосрись.
Эвтанайзер-XL не выглядел как бункер, а походил скорее на пышно обустроенную оранжерею. Здесь любой, кто имел хоть каплю фантазии, мог ощутить себя охотником в тропических джунглях. Вадик прятался в пышной сочно-зеленой листве, возле шершавого ствола невысокой пальмы. Позади мягко журчала вода в фонтане, а за широкими окнами медленно кружились снежинки.
Клетка стояла метрах в тридцати, в самом центре аллеи. Внутри, покачивая огромными круглыми боками, переминался с ноги на ногу двухсоткилограммовый бегемот, по чьей-то иронии названный карликовым. Животное безостановочно разевало пасть и демонстрировало огромные нижние клыки, пытаясь то ли зевнуть, то ли напугать собравшихся вокруг людей.
– Эти твари намного проворней, чем кажутся, – заметил Каравай.
Большим пальцем он со щелчком взвел курок, сжал рукоять пистолета двумя руками и тщательно прицелился между прутьев. Грохнул выстрел, эхом отдавая от стен. Пуля прошила зверю переднюю ногу ниже колена. Бегемот издал глухой утробный звук, напоминающий что-то среднее между кряканьем и хрюканьем, и припал на раненую конечность. Каравай недовольно цокнул, обошел клетку и прицелился в другую ногу. Второй выстрел получился удачнее – пуля увязла в коленной чашечке. Зверь приник к полу, выставив массивный зад, будто собирался прыгнуть вперед, а его пасть застыла раскрытой, как в немом крике.
– Открывай, – бросил Олег.
Он стоял перед клеткой, крепко сжимая багор. Семен быстро щелкнул задвижкой и отпрянул в сторону. Бегемот медленно выбрался наружу, почти что выполз на животе, упорно работая задними лапами и помогая себе передней, которую пуля прошила насквозь.
– Не сдается, – одобрительно хмыкнул Каравай.
– Давайте, – скомандовал главбух.
Аркаша стремительно подскочил к зверю слева и со всего маху ткнул бегемота ножом в бок. Животное разъяренно взревело, дернуло головой, обнажая клыки. В это время справа подбежал Семен и, зажав маленькое круглое ухо бегемота между лезвий секатора, щелкнул, отрезая. Полилась кровь, из раскрытой пасти вырвался жалобный крик боли. Ноги подкосились, и зверь шумно рухнул наземь прямо перед Олегом.
– На десерт, – холодно сказал тот и ловко вонзил багор прямо в массивный язык, а затем дернул на себя двумя руками, вырывая с корнем.
Кровь хлынула из пасти потоком. Задыхаясь и захлебываясь, животное бешено вращало глазами. Грудь его сотрясалась, короткие задние лапы беспомощно чиркали по земле.
– Мой выход, – пробормотал Вадик.
Он вынырнул из кустов и издал свирепый звериный рык. Олег, Каравай, Аркаша и Семен, все как один, в притворном ужасе побросали на землю оружие и разбежались. Аркаша даже жалобно запищал – может, для большей убедительности, а может, для смеха. Вадик остановился метрах в двадцати от искалеченного бегемота, выставил руки ладонями вперед и прокричал:
– Все закончилось! Они ушли! Я их прогнал и теперь помогу тебе! Понимаешь? Помогу! Иди ко мне! Слышишь?
Несколько секунд казалось, что все бессмысленно и затея провалилась, но потом глаза бегемота вдруг остановились на Вадике. Уцелевшее ухо чуть дернулось, словно до зверя дошел смысл сказанного. Он шумно кашлянул, отчего кровь брызнула из пасти на пару метров вперед, а затем приподнялся на дрожащих лапах и медленно, шурша брюхом по земле, двинулся к Вадику.
По мере приближения в коричневых глазах, полуприкрытых темными мясистыми веками, все ярче разгоралась надежда на спасение. А когда бегемот подобрался на расстояние вытянутой руки, Вадик вытащил из-за спины пистолет, приставил к блестящему, плоскому лбу и негромко произнес:
– Бинго.
За секунду до выстрела он успел увидеть, как надежда во взгляде животного сменилась отчаянием, а затем покорностью.
Ровно то же самое творилось сейчас в маленьком зеркале, что Резнов держал перед собой. Глаза бегемота исчезли, и осталось лишь отражение, в котором Вадик поначалу даже не узнал себя. И не из-за перекошенного, бледного, как у трупа, лица. Не из-за уродливой раны на щеке, откуда сочилась кровь, стекая по шее. Нет, виной всему стали глаза – чужие, потухшие ровно в тот миг, когда Резнов достал зеркало. Словно именно в них первым делом отразилось осознание происходящего, а уже затем мысли безумным роем заметались в голове.
Подумал Вадик сразу о многом.
О том, что телефонная книжка в действительности принадлежала самому Резнову и что, ставя подпись, он наверняка пишет первую букву своей фамилии с красивой завитушкой. Где-то рассказывали, что так делают люди, склонные к самолюбованию.
О том, что в двух бутылках коньяка, щедро подаренных Олегу, мог быть клофелин или что-то подобное. Потому так легко и удалось перерезать всем горло. Как баранам, как стаду баранов.
О том, что бандана на голове и чрезмерная худоба могли говорить о химиотерапии. А для озлобившегося ракового больного ничего не стоило посчитать, что у него и зверей из «УльтраЗу» слишком много общего, чтобы остаться в стороне.
О том, что не было никакой ловушки со шприцами, равно как и схватки с проводницей. Вместо этого Резнов, разбудив Вадика, продолжал убивать в режиме реального времени. Отсюда и кровь на его руках, лице, одежде.
О том, что в коньяке проводницы тоже мог оказаться клофелин. Или же она мертва. Или лежит с кляпом во рту, связанная по рукам и ногам.
Резнов неторопливо поднимался на ноги, не убирая зеркала и не сводя с Вадика внимательного взгляда. В его глазах рассеивался дым притворства, из-под которого наружу проступала лишь ненависть. Лютая, животная, прожигающая насквозь.
Гроза за окном затихала, до Казани оставалось ехать больше получаса – целая вечность. Вадик, все еще стоящий на четвереньках, вдруг ясно осознал, что никогда не узнает, верны или нет его догадки. Никогда не узнает, что именно, как и почему здесь случилось. Потому что теперь он не главное действующее лицо, не охотник и даже не человек. Он всего лишь… бегемот. Раненый, испуганный, отчаявшийся, покорно стоящий на четырех ногах в ожидании смерти. Последним, что он увидит и почувствует, будет лезвие керамического ножа, а последним, что услышит, – победное «бинго».
Дмитрий Лазарев
Грешники
1. Иезекиль. Теперь
Дребезжащий вой рожка возвестил о начале нового трудового дня.
Иезекиль, проснувшийся до общего подъема, откинул одеяло и принялся натягивать штаны. Вокруг в молчании одевались соседи по комнате – тринадцать короткостриженых братьев. Четырнадцать кроватей, стоящих в ряд, были тщательно прибраны и застелены – Единый ценил порядок. Однажды брат Захария неправильно подвернул край пледа и получил двенадцать палок. Любителей поспать диаконы также не жаловали – на ритуал утренних сборов отводилось не более пяти минут.
В бараке царил суровый аскетизм. Минимум личных вещей, грубая деревянная мебель, серое белье. Электричество отсутствовало, ибо гласило Писание – не коснется
