Крессия — точнее, маг, контролирующий ее, — засмеялась.
— Для предателя ты очень плохо умеешь лгать. — Смех прекратился так же быстро, как и начался. — Продолжим. Во-вторых, надо собрать все записи изобретательницы и сжечь их. — Крессия обвела взглядом мастерскую. — И заодно уничтожь это место. Оно отвратительно.
Девушка закрыла рот и откинулась на спинку стула. Впрочем, я знал, что это еще не конец. Пауза нужна была для драматического эффекта. Или для проверки. Маги желали убедиться, что я достаточно умен и сообразил, что это еще не конец. Однако проверки надоели мне до чертиков еще во времена ученичества. Я повернулся и направился к двери.
— Хорошо. Если это все, что мне надо…
— Есть еще одна задача.
Я обернулся. Крессия улыбалась. Теперь ей предстояло сказать нечто гораздо более мерзкое.
— Изобретатель кредара Джануча заль Гассан должна покончить с собой. — Пауза. — Или же ты поможешь ей покинуть сей мир. Нас устроит любой вариант.
— Но почему? Если она поклянется не…
— Даже если она решит прекратить работу, ее могут заставить повторить эксперименты. Их тайная полиция хорошо умеет… убеждать.
Послышалось тихое хихиканье.
— Допустим, надавят на нее через дочь…
— Ты рехнулся! — рявкнул я.
А вдруг так оно и есть? Вдруг у них нет никакого грандиозного, тщательно продуманного плана? Что, если маги, контролирующие червей, — кучка безумцев и просто-напросто играют со своими жертвами?
— Я совершенно нормален, Келлен. И более того: все, что мы делаем, идет на благо нашего народа. — Еще одна театральная пауза. — Вообще-то — на благо всех народов. Даже самих гитабрийцев.
— С каких пор джен-теп пекутся о ком-то, кроме себя? — спросил я.
— Мы заботимся о сохранении баланса. Если Гитабрия возвысится, Дароменская империя и теократия Берабеска не смолчат. Начнется борьба за первенство. И это неизбежно приведет к войне.
Крессия опустила голову, разглядывая собственное тело.
— Ты переживаешь за эту девушку? Но если ее мать продолжит свои безрассудные эксперименты, погибнут миллионы людей.
— Вы не знаете наверняка. У нее даже нет…
— А ты спроси свою подружку-аргоси. Пусть она объяснит тебе, как это бывает.
Я припомнил слова Фериус, сказанные, когда она впервые увидела механическую птицу…
«Эта полоумная создала новый вид оружия, и сама этого не понимает».
Я взвешивал аргументы магов, раздумывая, что на самом деле кроется за их возвышенными словами. Ища нечто, что даст мне представление об их личностях. Но нашел лишь один-единственный изъян в их логике. И спросил:
— Почему нельзя было сказать все это самой Джануче? Зачем использовать меня как передаточное звено?
— Гитабрийцы недооценивают магию джен-теп. Инстинкт ученого, изобретателя потребует проверить все на практике. Она подумает, что может превзойти нас. Или найдет какое-нибудь средство для нейтрализации наших заклинаний. Ты убедишь ее, что это невозможно. И если она будет противиться — если ее верность хозяевам превзойдет любовь к дочери, — ты сделаешь все, как нужно.
Теперь в его словах была отвратительная вкрадчивость. Словно я стал участником их заговора и мы на равных обсуждали план действий.
— Я не шпион джен-теп и не убийца. И если вы ждете от меня…
Глаза Крессии закатились. Ее начало трясти. Тело извивалось в судорогах, и я испугался, что она сломает себе шею. Но даже теперь маг заставил ее заговорить.
— Червь проникает в ее сердце, — сказала Крессия. Голос вибрировал от бьющей ее дрожи. — Осталось недолго.
— Прекрати! — крикнул я. — Я убью тебя за это! Клянусь нашими предками, я убью вас всех!
Ответом мне был дрожащий тихий смех.
— В самом деле? А минуту назад сама мысль об убийстве вызывала у тебя негодование. Кроме того, мы находимся за тысячи километров от тебя.
— Я найду вас. Я…
— Смотри внимательно, Келлен. Наблюдай, как меркнет свет в ее глазах… — Снова пауза. — Почти готово. Пора попрощаться.
— Стой! Стой, прошу! Заставь червя прекратить. Если она умрет, вы не получите ничего!
Дрожь прекратилась, и я снова увидел глаза настоящей Крессии, хотя они были чернее угля. Ее грудь вздымалась и опадала, как кузнечные мехи.
— Тогда… давай поработаем сообща, чтобы… сохранить девушке жизнь. Убеди Джанучу в нашей решимости. Заставь изобретательницу поступить правильно, и это предотвратит не одну смерть, а множество.
Чернота исчезла из глаз Крессии, и веки опустились. Голова свесилась на грудь. Должно быть, она потеряла сознание. Я не сразу вспомнил, что нужно дышать. Руки тряслись, меня била дрожь. Я не мог отделаться от мыслей, что человек из моего собственного народа только что говорил через Крессию. Это уже чересчур. Я так не могу. Я не маг-герой из наших детских сказок. Я даже не аргоси, как Фериус. Я всего лишь семнадцатилетний пацан, изгой, угодивший в жернова политических махинаций.
— Почему я? — заорал я во всю силу легких. Хорошо, что никого не было поблизости и никто не слышал, как я рыдаю. — Черт побери! Почему ты вынуждаешь меня участвовать в твоих дурацких планах?!
Внезапно Крессия подняла голову, и ее глаза широко распахнулись. Она усмехнулась. Ее зубы почернели от масляных щупалец червя.
— Потому что ты отступник, Келлен из дома Ке. И будет только справедливо, если ты послужишь на благо людей, которых предавал, и не раз.
Глаза закрылись, и Крессия снова провалилась в беспамятство. Я смотрел на нее, пытаясь понять, не очередная ли это уловка, но, кажется, на сей раз она и в самом деле потеряла сознание. Эта последняя сцена спектакля должна была показать мне, что их власть над Крессией абсолютна. Они с Джанучей не смогли бы обменяться ни словом без ведома магов. Все, что она увидит и узнает, увидят и узнают они. Она не сможет сделать и шагу без их дозволения. Они контролируют девушку целиком и полностью.
Глава 27
СПЛАВЫ
Джануча и ее муж ждали меня в коридоре возле мастерской. Нифения — в сопровождении гиены — обежала изобретателей и бросилась ко мне.
— Келлен, ты в порядке? — спросила она. — Я слышала, как вы кричали, а потом…
Она заколебалась — но не так, как делают люди, боясь сказать вам, что подумали, будто вы умерли. Скорее, Нифения была просто немного смущена. Рейчис, взгромоздившийся на подоконник, подтвердил мои опасения.
— Мы все слышали, как ты плакал.
Я машинально поднял руку, чтобы утереть глаза. Разумеется,
