Чайка, шумно хлопая крыльями, пролетела прямо над моей головой, и я едва успел увернуться. Но все равно не мог отвести «мысленного взора» от загадочного острова.
– Судя по всему, людям туда вход заказан. – У меня возникло неприятное ощущение где-то в области желудка. – Видимо, на это есть веская причина.
Риа вздохнула, глядя на загадочный остров.
– Некоторые считают, что запрет появляться на острове как-то связан с утратой крыльев жителями Финкайры, и возник он давным-давно.
– Истинная правда, истинная правда, истинная правда, – нараспев произнес Бамбелви. Он приближался к нам со своим всегдашним унылым выражением лица, шаркая ногами и гремя бубенчиками. – Это был самый печальный день во всей трагической истории нашего народа.
Неужели такое возможно, промелькнуло у меня в голове, неужели этот шут-неудачник с вечной кислой миной знает, как люди лишились крыльев? Сердце учащенно забилось от радости.
– Тебе известно, что случилось?
Бамбелви повернул ко мне свое длинное лицо.
– Никто не знает этого. Никто!
Я нахмурился. Айла, сестра ветра, знала. Но не захотела рассказать. Я пожалел о том, что потерял возможность еще раз спросить ее об этом. Это было невозможно, так же невозможно, как угнаться за ветром. Наверное, подумал я, сейчас она уже оставила позади океан, разделяющий миры, и носится где-то над страной Гвинед.
Наконец, Риа отвернулась от моря.
– А ты не хочешь узнать, где именно мы находимся?
Я слегка подтолкнул ее локтем.
– Ты по-прежнему говоришь, как проводник.
– Потому что тебе по-прежнему нужен проводник, – усмехнувшись, заметила она. – Мы попали прямо в Фаро Ланна. На этом месте когда-то было поселение древолюдей.
Прислушиваясь к реву прибоя, который доносился снизу, я пристально осмотрел плато. С трех сторон нас окружали отвесные желтоватые утесы. За исключением нескольких куч растрескавшихся и источенных ветром и дождем камней – возможно, остатков стен или очагов – плато покрывала лишь высокая трава. Далеко на севере я различил темно-зеленую полосу леса. Дальше горизонт скрывался за пурпурной дымкой. Возможно, это были Туманные холмы.
Неприметная бурая бабочка взлетела с травинки и устроилась у меня на запястье. Она ползала, перебирая крошечными лапками. Мне стало щекотно, и я тряхнул рукой. Насекомое взлетело, покружилось рядом и уселось на узловатый набалдашник посоха. Бабочка замерла и, благодаря цвету крыльев, почти слилась с темно-коричневым деревом.
Я обвел рукой поросшее травой плато.
– Не пойму, каким образом мы можем узнать здесь что-то об искусстве Преображения древолюдей. Если они когда-нибудь и жили на этом берегу, от них ничего не осталось.
– Таким был их образ жизни. – Риа подняла круглый белый камешек и бросила его с обрыва в море. – Древолюди были по натуре странниками, они вечно искали себе новую родину. Искали место, где им захотелось бы пустить корни, подобно настоящим деревьям, и которое можно было бы называть настоящим домом. Их единственное постоянное поселение находилось здесь, на приморском утесе, но, как видишь, оно было довольно убогим. Лишь примитивные укрытия от непогоды для стариков и детей. Ни библиотек, ни рынков, ни домов для собраний. Большинство древолюдей проводили свои дни, бесконечно бродя по Финкайре, и возвращались сюда лишь затем, чтобы найти себе пару, или когда близилось время умирать.
– И что же с ними случилось?
– Я думаю, что они слишком увлеклись поисками, и со временем все меньше и меньше древолюдей возвращалось домой. Настал день, когда вообще никто не вернулся. Дома развалились, соломенные крыши разметало ветром, некому было их чинить. А сами древолюди вымерли, один за другим.
Я поддал ногой пучок травы.
– Да, я могу понять такую страсть к путешествиям. Я знаю, что это у меня в крови. Но, судя по твоему рассказу, они никогда и нигде не чувствовали себя дома.
Риа задумчиво смотрела на меня, и ветер с моря шуршал листьями ее одежд.
– А чувствовать себя дома – это есть, как ты выражаешься, у тебя в крови?
– Надеюсь на это, хотя и не уверен. А как насчет тебя?
С ее лица исчезло всякое выражение.
– Мой дом – Арбасса. И моя семья – тоже. Кроме нее, у меня никогда не было другой семьи.
– Если не считать Квен.
Она закусила губу.
– Раньше и Квен принадлежала к моей семье. Но больше я не считаю ее родственницей. Она отказалась от меня, когда поддалась на уговоры гоблинов и поверила их лживым посулам.
Бабочка взлетела с посоха. Порхая, она направилась к Бамбелви, который по-прежнему мрачно пялился через пролив на Забытый остров. Однако, прежде чем приземлиться, бабочка передумала и вернулась на палку из древесины тсуги. Я присмотрелся к ней и увидел, что одно из тусклых коричневых крылышек было сильно повреждено. Бабочка медленно расправила крылья, затем снова сложила их.
Я обратился к Рии, изображая уверенность, которой вовсе не чувствовал:
– Мы должны найти ее.
– Кого?
– Квен. Возможно, она сумеет рассказать мне то, о чем молчат эти мертвые груды камней.
У Рии сделалось такое лицо, будто она только что съела пригоршню кислых ягод.
– Значит, наше дело пропащее. Не представляю, как и где ее искать, даже если она осталась в живых после потери руки. Кроме того, в случае, если мы ее все-таки найдем, доверять ей нельзя.
Она помолчала и зло выплюнула:
– Она предательница, гадкое существо с насквозь прогнившей душой!
Могучая волна, разбившаяся о камни далеко внизу, обрызгала моевок и крачек, и птицы разразились возмущенными криками.
– Мне нет до этого дела! Я должен ее найти! Кто-то наверняка видел ее после того, как она сбежала от гоблинов. Если древолюди настолько редки в наше время, то ей будет трудно остаться незамеченной, верно?
Риа покачала головой.
– Ты не понял. Древолюди не только постоянно меняют место жительства. Им надоедает долгое время находиться в одном и том же теле.
– Ты хочешь сказать…
– Да, именно это я и хочу сказать! Они умеют менять облик! Тебе известно, что большинство деревьев меняют цвет листвы осенью, а весной облачаются в новый наряд! Древолюди зашли гораздо дальше. Прежде они часто превращались в медведей, или в орлов, или в лягушек. Именно поэтому о них упоминается в Песне о Преображении. Они превосходно владели этим искусством.
Моя надежда на успех, и без того хрупкая, словно бабочка, примостившаяся на посохе, разбилась на мелкие осколки.
– Выходит, Квен, если она еще жива, может выглядеть как угодно.
– Совершенно верно.
Бамбелви, догадавшись об отчаянии, которое захлестнуло меня, заговорил:
– Я могу спеть тебе песню, если хочешь. Какую-нибудь легкомысленную, веселую.
Поскольку у меня не было сил возражать и браниться с ним, он запел, в такт пению покачивая головой в шутовском колпаке.
Жизнь безнадежна и уныла,В конце – холодная могила.Но сердце полно
