Запыхавшись, я вбежала в закуток, где висело зеркало-портал, и едва не налетела на преподавателя.
– Не торопитесь, Марсия, я не собираюсь сбегать, тем более в оцепленный всеми службами безопасности материка Блуждающий ковчег.
Профессор Хельмерг развернулся и заложил руки за спину.
– Я недооценил вас, госпожа Браун.
– Как и я вас, – тихо отозвалась я, чувствуя тревогу открытия. – На мысе Радужный, в моей прошлой клетке, я думала, что использую вас, чтобы иметь возможность встретиться с посредником, но в действительности… Это вы обвели меня, эрешкиль, владыку и еще с сотню людей вокруг пальца.
– В этом преимущество старости. – Хельмерг улыбнулся. – Видишь ли, никто не воспринимает долгожителей всерьез. Большинству они кажутся милыми, выжившими из ума и полностью безобидными. Глупо не пользоваться этим заблуждением в своих целях. – Он вновь оглянулся на зеркало. – Декан Кьяри пришел ко мне в тот же день, как вы обнаружили лабораторию, ведь я тружусь в Академии дольше остальных. Эрга очень интересовало, когда здесь появилось зеркало. Пришлось соврать, ведь в противном случае вы оба очень быстро догадались бы.
Я опустила голову и закусила губу, вспоминая, сколько раз видела старика, болтающего со студентами, сколько раз он попадался на глаза, как ловко и виртуозно манипулировал окружающими.
– По вашему лицу, Марсия, я вижу, что вы разочарованы. Вас так расстроила собственная слепота или мой выбор стороны сражения?
– Оба ответа, – созналась я и тихо спросила: – Почему? Почему вы сотрудничали с Карианом? Мы столько часов провели за обсуждением истории, церемониальных ритуалов. Я думала, что вы, как и ар-теро, сражаетесь за истину. За память. За историю.
Профессор смотрел на меня, как я обычно смотрю на заблуждающихся студентов. Его старческое лицо, испещренное морщинами, излучало ту грань мудрости, которая остается непознанной для обычного непосвященного.
– Мне жаль, Марсия, но истина – это тонкость, которую ты пока не можешь понять. В твоем возрасте жизнь все еще кажется бесконечной, а мне самое время задуматься о том, какую тень я оставлю, пройдя по жизни.
– Вы поэтому стали предателем?
Хельмерг тепло улыбнулся и постучал указательным пальцем по виску.
– Предатель – это всего лишь патриот со стороны проигравших. Я не выиграл эту партию, но это значит, что я и Кариан были не правы в своем стремлении улучшить мир.
В библиотечной тишине раздался грохот и звуки торопливых шагов. Судя по эху, отражающемуся от стен, ветерок позвал не только Григоровича, а еще как минимум трех слонов, ну или братьев Кьяри.
В закуток вбежали Эрг, Дуглас и безопасник.
Лучше бы слоны, потому что драконище тотчас обнял, уткнулся носом в макушку и облегченно выдохнул. Какой, однако, он у меня впечатлительный.
Ветерок транслировал наш разговор, поэтому безопасник не стал тратить время на допросы. На правах официальной власти он сковал преподавателю руки и скороговоркой выпалил:
– Господин Хельмерг, вы обвиняетесь в пособничестве, шпионаже и организации нападений на Марсию Браун, представительницу разумной расы ар-теро. Вам есть что сказать в свое оправдание?
– Что ж, – профессор кивнул, словно соглашаясь с исходом, – так и должно было случиться. Мне не жаль, что мы проиграли. К этому я был внутренне готов, начиная с того момента, как Кариан сделал меня своим сторонником. Мне жаль другого.
– И чего же?
– Жаль, что я не увижу выступление вашей группы на студенческой весне, госпожа Браун.
Собеседник запрокинул голову назад и расхохотался. Он хохотал долго, с удовольствием, до слез. Я так и не поняла – шутит ли Хельмерг или говорит всерьез.
Эпилог
– Как я выгляжу?
– Эрг! – Я показательно закатила глаза, сделала шаг навстречу и обняла дракона за талию. – Мы только что спасли мир от злого гения, тиранившего его многие века, а ты переживаешь о крохотной постановке?
Но Эрг Гай Кьяри был не из тех, кого можно обдурить.
– Грим потек? – догадался ящер.
– Самую малость, – шепнула я, быстро чмокнула в подбородок, развернула и шлепнула своего мужчину по накачанным ягодицам. – Вперед, мой герой! У тебя все получится.
Забудет слова – порву на имперский флаг!
Не в силах смотреть на всех из-за кулис, я быстро прошмыгнула между тяжелым бархатом сцены и нырнула в центр зрительного зала.
Впереди сидела бабушка Киры с плакатом «Наша детка – лучшая актриса». И теперь я понимаю, откуда у внучки столь выдающиеся организаторские способности. Старушке хватило грозного взгляда, чтобы весь ряд взорвался оглушительными аплодисментами. Даже ректор, сидевший с видом «начальству хлопать не полагается», смущенно потупился и пару раз ударил ладони друг о друга.
Минька, прикручивающий скотчем ветку – и ведь говорила, на жидкие гвозди надо декорации крепить, – испуганным зайцем ускакал за кулисы, Анна Сминт, назначенная ведущей мероприятия, объявила нашу группу, и сценка началась.
Судя по лицу ректора, началась вакханалия, но кто станет вглядываться в перекошенную физиономию знаменитого Галактиона Белозерского, когда по сцене браво галопируют мои недоактеры.
И вот насколько бездарно прошла наша генеральная репетиция, настолько же прекрасно ребята отыгрывали сейчас. Никто не забыл свои реплики (ну кроме Кьяри, который постоянно косился в шпаргалку на руке), никто не перепутал выходы, никто не стал облизывать меч после усекновения головы. Даже Олаф умудрился не накосячить с реквизитом, и треклятая люстра с обиженным звоном уплыла наверх в нужный момент.
А потом охламоны вышли на сцену и выстроились в шеренгу, левая рука на плече товарища, правая – на талии.
Стоящий с краю Ронни Дуглас Кьяри обвел перешептывающийся зрительный зал взглядом и заговорил:
– Говорят, что красота спасет мир…
– Но мы считаем, что одной красоты недостаточно, – закончила Кира.
– Ей должны помочь! – воскликнула Аришечка.
– Отвага, – дыхнул холодом Камаль.
– Доброе сердце, – прогнусавил Гамод.
– Ясный ум, – подхватила Жетон.
– Юмор! – радостно воскликнул Олаф, отчего зрители тоже непроизвольно заулыбались.
– Красота не спасла этот мир еще ни разу, – заключил декан кафедры Темных искусств, не сводя с меня ярко-зеленых глаз, полных темного обожания, а после мои охламоны хором выкрикнули:
– Мир спасает человек!
Пронзительную тишину нарушили первые звуки музыки, и студенты, покачиваясь, запели. И это был отнюдь не переделанный гимн Академии, которым они грозились окончить выступление, вызвав массовое кровоизлияние из ушных раковин зрителей.
Нет, это была другая песня. Проникновенная, глубокая по звучанию, бьющая в самое сердце.
Трудно говорить правду,Когда никто не желает слушать,Когда никого не волнует,Что происходит.Трудно выстоять в одиночестве,Когда никого нет рядом.Твой дух и вераДолжны оставаться сильными.Что может сделать один человек?Мечтать.Что может сделать один человек?Любить.Что может сделать один человек?Изменить мирИ снова сделать его молодым.Вот что может сделать один человек[6].Пока ребята пели, Кирина бабушка тихонько рыдала от умиления, Белозерский как-то подозрительно шмыгал носом, зрители негромко хлопали в ритм песни. Я же с улыбкой смотрела в лица охламонов, ощущая невероятное чувство теплоты и подъема.
И пусть сегодня мной многие
