Два всадника, Каталь и Натайра, скакали навстречу ей. Хотя они были все ближе и ближе к ней, Ванора не стала убегать, а вместо этого отвернулась от надвигающейся опасности и стала обшаривать взглядом темные холмы позади себя.
Наши взгляды встретились, словно не было ни темноты, ни расстояния. Были только она и я. Она ждала меня. Я поняла это по спокойствию и надежде в ее глазах. И, как и прежде, она говорила со мной, не шевеля губами.
– Встреть свою судьбу. Вспомни о любви, которая живет в твоем сердце. Не бойся. Кровь защитит тебя. Ты без вины, но все же виновата. Замкни круг, – услышала я ее голос в своей голове.
В ужасе я увидела, как женщина бесстрашно вскинула руки и приняла удар кинжала дочери, который положил конец ее жизни.
Пронзительный крик отчаяния, вырвавшийся из моего горла, был беззвучно унесен ветром.
Нет! Ванора не могла умереть, не сейчас! Мне нужна была ее кровь, чтобы спасти Пейтона! Но триумфальное выражение на лицах Натайры и Каталя не оставляло сомнений в ее смерти. Без сожаления они оставили женщину лежать, поднялись на своих лошадей и с поднятыми вверх кулаками вернулись к останкам замка Кулин и его воинов.
Я упала на колени, не в силах устоять на ногах. Я боролась, всеми силами пыталась сделать все правильно – и все же потерпела неудачу.
Я посмотрела в ночь, на то место, где только что видела Пейтона. Он исчез. Слова проклятия были сказаны, и тем самым он обречен на многовековую жизнь без чувств. Мое письмо, которое могло принести ему спасение, было унесено ветром, и мое обещание спасти его ничего не стоило, потому что я опоздала. Ванора была мертва. Я подвела его!
Вся в слезах, я закрыла лицо руками, поддавшись безудержному плачу, который сотрясал меня, заставляя плечи дрожать, а горло сжиматься.
Только когда меня схватили сильные руки, подняли и прижали к теплой груди, я пришла в себя. Но гэльские ласковые слова, которые Пейтон шептал мне на ухо, поцелуи на моей шее, которые должны были успокоить меня, и его руки, полные нежности, чтобы прогнать мою боль, не облегчали моих мучений.
Я посмотрела в его глаза и увидела страх, вину и такое же отчаяние, которые испытывала я сама. Я знала, что он сделал. Знала, что он причастен к убийству моих предков, потому что он признался мне в этом много лет спустя.
Но сейчас, когда он собирался признаться в своем поступке, все это не имело значения. Мы предали друг друга своими поступками и тем самым прокляли свои души.
Я приложила палец к его губам, чтобы помешать ему говорить, не желая слышать, что он сделал или как нашел меня. Только его близость в этот момент имела значение. Изо всех сил я прижимала его к себе, надеясь на прощение.
Пейтон не хотел знать, зачем я здесь, не спрашивал, что произошло. Даже то, насколько велика была моя вина в событиях той ночи. Молчала и я. Не могла набраться смелости признаться во всем.
Казалось, прошла целая вечность, когда Пейтон наконец немного отстранился от меня.
– Что такое? – спросила я, когда он потер свою руку, которая только что лежала на мне, как будто она была ранена.
– Моя рука болит, как обожженная, – пробормотал он и закатал свой рукав. На руке ничего не было, но я догадалась, что происходит. В ужасе от того, как быстро проклятие набирает силу, я побледнела.
Внимательный взгляд Пейтона был устремлен на меня, когда я подняла на него глаза.
– Ты знаешь, что со мной происходит, не так ли? Это то, что ты предсказывала? Что-то происходит со мной, я это чувствую.
Как бы мне хотелось ответить ему, что он ошибается. Если бы можно было одним из небрежных высказываний Ким разрядить обстановку. Но в этой жизни я уже не была восемнадцатилетней школьницей, цитирующей свою лучшую подругу. Я даже не могла вспомнить, что чувствовала, что больше всего боюсь отсутствия пятерки по истории. За достижения, которые удались мне здесь, в прошлом, я получила бы твердую шестерку от моего учителя истории мистера Шнайдера, это точно. История полностью испорчена – шесть, садитесь!
Со сжатыми губами я кивнула головой:
– Это проклятие. Все, кто сегодня отправился к Кэмеронам, были прокляты.
Пейтон покачал головой.
– Мы были прокляты еще до того, как уехали. Ненависть и борьба управляли нашими действиями, вражда определяла нашу повседневную жизнь. Никакое проклятие не могло быть хуже.
Он говорил серьезно. Его ненависть к себе была очевидна, и я не знала, как ему помочь.
– Ты сказала, что спасешь меня. Это правда? – тихо спросил он, заправляя мне волосы за ухо.
От этого нежного прикосновения у меня навернулись слезы на глазах.
– Пейтон, клянусь тебе, наша любовь снимет проклятие, но не сегодня. Я не принадлежу этому времени – я никогда не должна была здесь появляться! – у меня вырвался горький смех. – Я ведь еще даже не родилась.
Снова чувство вины грозило затопить меня, но Пейтон поднял мой подбородок и поцеловал меня.
– Ты можешь сказать мне, что произойдет? Что это за проклятие?
Я чувствовала на своих губах его дыхание при каждом слове, закрыла глаза и повторила его собственные слова:
– Самое худшее – все обречены жить без каких-либо чувств – без любви, без тепла, без боли или гнева. Останется только пустота. И все это целую вечность, потому что вы никогда не умрете.
Пейтон долго ничего не говорил, потом притянул меня к себе и снова поцеловал. Поцеловал меня со всей любовью и нежностью, какие только мог мне дать. Я чувствовала, как он пытается запомнить каждую эмоцию, запечатлеть это чувство в своей памяти.
– Это будущее, о котором ты говоришь… оно еще далеко, верно? – в его голосе звучал страх.
Я кивнула, потому что не могла сказать ему, насколько бесконечно далеким было на самом деле это будущее.
– Но ты спасешь меня? Когда-нибудь?
– Твоя любовь спасет тебя, Пейтон. Но до тех пор… – я осеклась, так тяжело было встретиться лицом к лицу с его судьбой.
– Почему моя любовь не может спасти меня сейчас? Почему бы ей сейчас не разрушить это проклятие?
– Этого я не знаю. Но, возможно, это потому, что… я еще вовсе не родилась? Может быть, потому, что меня здесь быть не должно.
– Ты поэтому покинешь меня? – спросил он через некоторое время. – Потому что я больше ничего не могу чувствовать?
– Я никогда не хотела бы покидать тебя, но думаю, что мне удастся спасти твою жизнь в своем времени. – Мой голос снова сорвался, и я проклинала свою
