– Кто это?
Невинный тон вопроса привел Луну в бешенство. Стоило ей отвлечься, как Тиресий проскользнул мимо, но далеко не ушел. Остановившись посреди комнаты, он потянулся к какому-то незримому образу впереди. Луна медленно перевела дух. Фрэнсис Мерримэн – имя смертного. Придворный? Учитывая политические игры Инвидианы, вполне возможно. Правда, Луна такого не знала, но ведь они приходят и уходят, не успеешь и глазом моргнуть.
– Где его можно найти? – как можно мягче спросила она. – Где ты его видел? В грезах? Во сне?
Тиресий отчаянно замотал головой, взъерошил обеими пятернями черную шевелюру, приведя волосы в полный беспорядок.
– Я не вижу снов. Я не вижу снов. Пожалуйста, не проси меня грезить.
Нетрудно вообразить, какие кошмары шлет ему Инвидиана ради забавы!
– Не бойся, я не причиню тебе зла. Скажи, зачем мне его искать?
– Он знает, – хрипло прошептал Тиресий. – Он знает, что она сделала.
Сердце в груди застучало чаще. Секреты… да ведь они стоят дороже золота! Вот только кого бы Тиресий мог иметь в виду?
– Она? Одна из придворных дам? Или… – У Луны перехватило дыхание. – Или Инвидиана?
Ответом ее подозрениям был горький, язвительный смех.
– Нет. Нет, не Инвидиана, неважно все это. Ты что же, вовсе меня не слушаешь?
Не без труда подавила Луна желание ответить, что непременно начнет его слушать, как только он скажет хоть что-нибудь осмысленное. Не сводя глаз с напряженного, окаменевшего лица провидца, она прибегла к иной тактике:
– Хорошо, я поищу этого Фрэнсиса Мерримэна. Но вот, допустим, я нашла его – и что дальше?
Медленно, мускул за мускулом, тело Тиресия сбросило напряжение, руки его бессильно повисли вдоль тела. Когда же он, наконец, заговорил, его голос зазвучал так ясно, что Луне на миг показалось, будто на него снизошло одно из нечастых просветлений. Всего на миг… пока она не вслушалась в слова.
– О, станьте же недвижны, звезды неба… – На губах провидца заиграла страдальческая улыбка. – Время остановилось. Замерзло, застыло льдом, и нет в мире крови сердца, чтоб вновь пробудить его к жизни. Я же сказал тебе: мы – в Аду.
Возможно, во всем этом изначально не было ни малейшего смысла. Возможно, возложив слишком много надежд на болтовню безумца, Луна пустится в погоню за иллюзией. Не все, что он говорит, порождено видениями…
Но это было единственной хоть кем-то предложенной возможностью, и других, вероятнее всего, не последует. В ином случае остается только надежда выторговать полезные сведения в обмен на раздобытый хлеб. Он может пригодиться многим из придворных, ведущим свои игры в наземном мире.
Ну, а, торгуясь, она порасспросит и об этом Фрэнсисе Мерримэне. Но втайне, дабы не раскрыть своих козырей перед королевой. Неожиданность может значить очень и очень много.
– Тебе следует уйти, – пробормотала она.
Провидец рассеянно кивнул. Казалось, он уже забыл, где находится и для чего. Отвернувшись, он двинулся прочь, а Луна, затворив за ним двери, вернулась к столу и собрала с пола россыпь булавок, выпавших из волос.
Что ж, возможности есть. Осталось лишь воплотить одну из них в жизнь.
И поскорее, пока водоворот придворных интриг не увлек ее на дно.
Ричмондский дворец, Ричмонд,
29 сентября 1588 г.
– …И не бывать тебе в подчинении ни у какой особы либо особ, ни в коей мере и ни при каких условиях, будь ли то клятва, ливрея, герб ли, обет иль что иное, но только лишь в подчинении Ее величества, ежели ею не пожаловано на то особого позволения…
При этих словах Девен едва не поморщился. Насколько же строго они в сем ограничены? Все это может здорово подорвать его планы возвышения при дворе: вздумайся королеве возревновать, отказать в «особом позволении» – и он связан служением ей и только ей, без всяких надежд на других покровителей. Разумеется, некоторые в отряде служили иным хозяевам, но сколь долго им пришлось хлопотать о разрешении?
А Хансдон говорил и говорил. Присяга Благородных пенсионеров оказалась чудовищно длинной, но, к счастью, повторять за капитаном отряда каждое слово не потребовалось: Девен лишь подтверждал различные пункты, оглашенные Хансдоном. Сим он признавал Елизавету верховным иерархом Церкви, обещал не утаивать материй, пагубных для ее особы; блюсти требуемую квоту на предмет трех лошадей и двух слуг, должным образом снаряженных для войны; докладывать капитану о небрежении сослуживцев в сих вопросах; неуклонно блюсти устав отряда, повиноваться приказам старших офицеров, строго хранить служебную тайну, являться на службу со слугами в назначенный срок и от двора без позволения не отлучаться. Разумеется, все вышеперечисленное излагалось столь заковыристым канцелярским языком, что чтение заняло вдвое больше времени, чем того требовало содержание.
Преклонив перед Хансдоном колено на камышовой подстилке, Девен подтвердил верность присяге по каждому пункту. Во исполнение приказа, оделся он изящнее, чем в прошлый раз, едва не доведя до безумия своего портного с Минсинг-лейн настояниями, чтоб платье было закончено вовремя – к сегодняшней церемонии, к Михайлову дню. Дублет его был пошит из переливчатой темно-зеленой тафты с серебряными парчовыми вставками, что самым прискорбным образом нарушало законы о регулировании расходов[12], однако первый визит ко двору показал: сих ограничений придерживаются считаные единицы. Наконечники шнурков, как и перетягивавший талию пояс, были украшены эмалью, а сумма долга одному чипсайдскому ювелиру возросла еще на пятьдесят фунтов. Вслушиваясь в голос Хансдона, торжественно декламировавшего последние фразы, Девен втайне молился о том, чтоб все эти траты оправдались.
– Встань же, мастер Девен, – наконец провозгласил барон, – и добро пожаловать в ряды Благородных пенсионеров Ее величества!
Стоило Девену встать, лорд-камергер накинул на его плечи золотую цепь – церемониальное украшение членов отряда, а Эдвард Фицджеральд, лейтенант Благородных пенсионеров, вручил ему топорик на позолоченном длинном древке, который следовало носить во время службы, стоя в карауле у дверей из приемного зала во внутренние покои либо сопровождая Ее величество в церковь и из церкви по утрам. Оружие оказалось неожиданно тяжелым – пусть церемониальным, изысканно украшенным, но вовсе не декоративным. Благородные пенсионеры были отборными телохранителями монаршей особы с тех самых пор, как отец Елизаветы, Генрих, восьмой носитель сего имени, решил, что его достоинство заслуживает лучшего эскорта, чем прежде.
Разумеется, прежде чем Девену придется пустить это оружие в ход, всякому злоумышленнику предстоит одолеть Йоменских стражей в Караульной палате, не говоря уж о прочих солдатах и гвардейцах, несущих службу в любом дворце, где пребывает венценосная особа. Однако знание, что в случае надобности ему есть чем защитить персону Ее величества, весьма обнадеживало.
Это значило, что и сам он – не просто украшение.
Товарищи подняли в честь нового сослуживца тост, а далее всех ожидал праздничный пир. В теории весь отряд должен был собраться при дворе к Михайлову дню и на три следующих праздника, на практике