— Говорю же, сложно, — Эмиль всплеснул от волнения руками. — Слушай, подождешь минуту? Я сейчас вернусь, только объяснюсь кое с кем, почему я так быстро вылетел из кафе, хорошо?
— Не вопрос, — кивнул рыжий.
Луис, когда Эмиль выскочил из кафе, успел только удивленно хлопнуть ресницами, и теперь умирал от любопытства, что же такого произошло. Опасности он не чуял и просто доедал пирог, дожидаясь возвращения Джонса. Тот вернулся взволнованный, немного ошарашенный и какой-то слегка взъерошенный.
— Лу, — блондин схватил свою сумку. — Я… Я увидел Томаса. Я все хочу ему рассказать. О Филиппе. И это… Это я хочу сделать ради Филиппа. Прости, я сорвал наш праздник.
— Ты ничего не сорвал, — помотал головой Лу. — Но я не совсем понял… Томас — это кто?
— А Филипп тебе не говорил? — вытаращил глаза Эмиль, судорожно роясь в воспоминаниях и ничего не находя. — Это любовник Филиппа. Тот самый…
Луис помрачнел.
— Филипп не называл имени, — буркнул он.
— Лу, — Джонс положил ладонь на плечо Кронви, пользуясь тем, что возвышался над ним, сидящим за столом. — Тебя это беспокоит? Что я буду разговаривать с ним?
— Немного, — признался Кронви. — Но ничего страшного. Пообщайся, я понимаю, что тебе это, действительно, нужно. Я пока побуду тут, позвоню родителям, — он ласково поцеловал Эмиля в щеку.
— Хорошо, — и Эмиль пулей улетел к Томасу, чуть не спотыкаясь на ходу.
Рыжий ждал его.
Подбежав, Джонс проговорил:
— У тебя есть время? Предстоит долгий разговор, и нам нужно относительно спокойное место.
— Да, я не особо тороплюсь, — пожал тот плечами. — Можем сходить в бар… — он осекся и добавил: — Впрочем, ты не похож на того, кто посещает подобные места. Ладно, давай просто зарулим в сквер, который неподалеку, и там посидим, поговорим. Что-то мне подсказывает, что меня ждет нечто поразительное.
— Мягко говоря, — усмехнулся Эмиль, кивнув.
Этот сквер был небольшим, территориально принадлежал одному из офисных зданий, и, поскольку время ланча уже миновало, народу здесь было немного. Томми провел Эмиля к одной из скамеек и жестом предложил устраиваться. Он непринужденно усадил гибкое, красивое тело на полированное дерево скамьи и чуть вытянул длинные ноги. Янтарные глаза с любопытством пробегали по Джонсу, а сочные губы сложились в добродушно-насмешливую улыбку. Это было все то, что обожал в нем Филипп, но устроившийся рядом блондин определенно не являлся бывшим любовником Грина, хоть и походил на него, как две капли воды.
— Так кто же ты? — вопросил Том, протягивая руку и отодвигая с лица Эмиля светлую прядку. — Вы так похожи, с ума сойти… Но я ни черта не понял из того, что ты пытался объяснить.
Джонс невольно отодвинулся, уходя от прикосновения. Ему не было неприятно, но и восторга с трепетом не вызвало. Внутри что-то всколыхнулось, но сразу замерло. Эмилю были доступны лишь мелкие обрывки восстанавливающейся памяти. И в обрывках скрывались моменты, проведенные Филиппом с Томом.
— Что ж, — блондин прокашлялся, не зная, с чего начать. — Прежде всего, наверное, скажу лишь, что Филипп просит у тебя прощения.
Почему-то Эмиль знал, что говорит правду, что Моррис не хотел этого говорить Джонсу лично, но внутреннее ощущение подсказывало — он, Эмиль, на правильном пути.
Том усмехнулся.
— За что? — уточнил он. — Что пропал и не появлялся столько времени? Так ведь, он мне ничего не обещал.
— Не за это, — голос Эмиля чуть снизился, и он, поерзав, вздохнул. — За то, что не смог рассказать правду о себе. Точнее, о нас…
Джонс украдкой разглядывал рыжего. Парень Эмиля не привлекал. Собственно, никто, кроме Кронви его не привлекал. Томас оказался на редкость яркой личностью. Из тех, кто приковывает внимание, кто открыто говорит о себе, кто горит, как пламя, подманивая глупых мотыльков. От Томаса исходила харизма, которую не мог не отметить блондин.
— Ох, кстати, извини, я не представился, — блондин неловко улыбнулся. — Я — Эмиль Джонс. И Филипп Моррис — моё альтер-эго.
— Томас Грин, — машинально ответил рыжий и вытаращил глаза: — Чего? Альтер-эго?!
— Говорю же, тебя это, мягко говоря, поразит, — Эмиль вздохнул, вскинув голову и, зажмурившись, поставив лицо лучам солнца.
Казалось, говорить с закрытыми глазами было куда проще, и, слушая, как нервно трепещет сердце в груди, Эмиль продолжил:
— Ты будешь третьим человеком, который узнает нашу с Филиппом историю. Первые два — это мой парень и мой психотерапевт. Эта история… Ох, не думал, что будет так сложно, — Джонс вздохнул, качнув головой, и все-таки посмотрел на Грина. — Филипп никогда бы вслух не признался, что ему страшно было поведать тебе об этом. Потому что ты не поймешь, потому что откажешься от него. А это самый большой страх Фила — быть отвергнутым и непринятым тем, кем он, так или иначе, дорожил. Ты наверняка замечал в нем странности, да? К примеру, отсутствие контактных номеров или же его приходы без графика, как получится? Эта история тебя очень удивит, но поверь мне, это не бред сумасшедшего.
И Эмиль потихоньку начал свой рассказ, время от времени делая паузу, чтобы перевести дыхание. Ему давалось нелегко, но ради Филиппа он старался полноценно раскрыть их историю, и прежде всего, объяснить поступки Морриса. Томас слушал очень внимательно, сосредоточенно. Время от времени чуть хмурил темные брови и закусывал губу, но не перебивал.
Кто-то из череды любовников полагал Грина недалеким и весьма поверхностным, но это было не так. Ирландец обладал острым и пытливым умом, не гнушался заниматься самообразованием, но не любил, чтобы в его натуре кто-то копался. Поэтому не показывал глубину своих интересов, всячески изображая ленивого кота, греющегося на солнышке. Ему было абсолютно плевать, какое впечатление он производит на окружающих, пока эти окружающие благоразумно держат языки за еще целыми зубами.
Единственным человеком, кому он, пожалуй, готов был приоткрыть завесу, являлся Филипп Моррис. Но тот как в воду канул, пропав с радаров и совершенно не давая о себе знать. Том горевать, конечно, не собирался — сколь бы ни был Филипп прекрасным любовником, незаменимых нет. И сейчас в арсенале Грина находились по меньше мере двое горячих парней, с которыми рыжий проводил свободное время. Иногда по очереди, иногда втроем — нечто новенькое для ирландца.
Слушая Эмиля, Том несколько раз поморщился. Острейшее удивление и, чего греха таить, шок уже немного поостыли, и мыслил ирландец достаточно ясно. История Джонса его заинтриговала, но вместе с тем и заставила почувствовать острую жалость. Бедняга! Как, должно быть, настрадался
