Но, сколь бы не сочувствовал Том этому Эмилю, в глубине души все же радовался, что ему довелось познакомиться с Моррисом. Хорош был, чертяка, ох, хорош! Точнее, хорошим любовником-то, на самом деле, оказался Эмиль, если рассуждать здраво, ведь Филипп — это он сам и есть. Однако как Грин ни старался, не мог сейчас, в сидящем сбоку юноше, увидеть своего бывшего трахаля. Хотя бы потому, что не чувствовал в себе той безумной тяги — наброситься и начать раздевать партнера, которую испытывал к Филиппу. Этот блондинчик казался таким юным и нежным… Неопытным. Моррис совершенно точно производил впечатление взрослого человека, много поведавшего на своем веку.
Речь Эмиля иногда прерывалась, и он собирался с силами, чтобы продолжить. Ему казалось крайне важным донести до Тома все испытанные чувства Филиппа. По крайней мере, часть тех, которые Джонс понял спустя время.
Время… В случае с Моррисом оно было так важно, как ничто другое. И Эмиль рассказал Томасу, почему Филипп решил уйти, почему лично не попрощался с любовником — с тем, кто был так дорог, ценен, важен. Филипп действительно считал, что любит рыжего парня, хотя позже осознал, что это не совсем так. Томас не перестал быть близким, но чувства Филиппа в полной мере не отражали слово «любовь», которая была между Эмилем и Луисом.
Именно пара Джонса и Кронви стала показателем для Филиппа, который как-то раз увидел Томаса с другим парнем в баре. Они не давали друг другу обещаний в вечной верности, но тот случай словно что-то раскрыл перед Филиппом, и мужчина понял, что по большему счету, ему все равно, кто согревает его постель, и испытываемые им чувства к Томасу — это не любовь, а собственническое эгоистичное чувство, желание присвоить то, что ему не могло принадлежать в полной мере. И Филипп сделал шаг назад, уступая место Эмилю, когда пришло осознание, насколько сам Моррис не способен до конца понять, что значит любить другого человека, а не только самого себя.
Также Эмиль несколько раз упомянул в своей речи о Луисе.
— Погоди, ты сказал, что у тебя есть парень? — вклинился Том в одну из пауз Эмиля. — А он знал, что твое альтер-эго… Ну, что мы с ним… — рыжий замялся. Все казалось слишком невероятным, почти абсурдным.
Это был один из самых неприятных моментов, и Эмиль молча кивнул, однако одного кивка все равно было недостаточно.
— Узнал в конечном итоге, — вздохнул Джонс. — Ты уже знаешь, что из себя представляет Филипп по характеру. И мой парень… Луис обо всем узнал.
— Надеюсь, все закончилось хорошо? — хмыкнул Грин добродушно.
— Да, — мягко улыбнулся Эмиль, который тут же спохватился. — Кстати, ты не хочешь узнать, как выглядел Филипп на самом деле?
Ирландец вытаращил глаза:
— Как выглядел?!.. Как ты, полагаю!
— Эм-м… Нет, совсем нет, — усмехнулся Эмиль, потянувшись к своему телефону. — Филипп очень красиво рисует. Я бы сказал, что у него талант. Как-то раз он нарисовал свой автопортрет нашему врачу, но чуть позже принес другой — более красочный, детализированный, что ли. Я попросил доктора сфотографировать портрет на память, — и Эмиль показал фотографию Томасу, протянув тому свой сотовый.
Этот портрет был нарисован не так давно. Выходя в «пятно», помимо всего прочего, Филипп рисовал, снова вернувшись к своему хобби. Написать картину формата А3 заняло достаточно много времени в силу того, что Моррис стал реже появляться. Однако автопортрет был завершен. Выполненный в черно-белой цветовой гамме, он являл собой нечто действительно утонченное и какое-то хрупкое.
Изображенный мужчина, лет тридцати, сидя на поваленном дереве, кривовато улыбался, глядя прямо на художника. В его глазах словно замерло само время, остановившись, и даже без ярких красок становилось ясно, что у молодого мужчины агатового цвета глаза. Черные волосы были взъерошены, а на щеках виднелись тени щетины. Выражение правильной формы лица, с красиво очерченными губами, дышало вызовом. Густые черные брови, сведенные к переносице, будто говорили о том, что их обладатель думает о чем-то серьезном.
Он был одет как всегда в рваные джинсы, белую футболку и косуху. Один в окружении темных деревьев, одинокий, как волк, покинувший свою стаю. Было в этом мужчине что-то хищное и опасно-притягательное одновременно.
Том загляделся. Несколько раз он порывался что-то сказать, но замолкал, едва открыв рот, и не мог отвести глаз от рисунка. Изображенный мужчина совершенно заворожил его, тем более что был очень во вкусе самого Грина. Но, что удивительнее — рисунок точно соответствовал характеру Морриса, и если бы ирландец мог представлять себе бывшего любовника как-то иначе, то наделил бы, без сомнения, точно такими вот чертами, как видел на экране сотового.
— Можно, я скину себе этот рисунок? — тихо спросил он. — Потому что… Понимаешь, — Том отчаянно куснул себя за кончик пальца: — Если бы все было взаправду, то мой Филипп выглядел бы именно так!
На слове «мой», голос Грина дал легкую осечку, выдавая отношение куда большее, чем просто «встретились-переспали». Эмиль ощутил внутреннюю дрожь, поняв, что это не его эмоции, а отголоски чужих — Филиппа, который наверняка почувствовал что-то нежное и теплое по отношению к Грину. Но как это ощущение появилось, так оно и потухло, будучи подавленным Джонсом.
— Конечно, — улыбнулся Эмиль, наблюдая, с каким трепетом рассматривает портрет Томас. — Знаешь, думаю, что в какой-то мере он тебя любил. По-своему, как умел, разумеется. Эгоистично желая присвоить, но как мог. И ему, правда, жаль, что все так вышло.
— Мне тоже жаль, — совсем тихо пробормотал Грин, отправляя с телефона Джонса картинку на свой номер и возвращая гаджет блондину. — Но я надеюсь, что он будет счастлив, в любом итоге. Ты ведь поможешь ему? — совершенно серьезно спросил ирландец, заглядывая в глаза Эмиля.
Джонс не знал, достойная ли это помощь — когда на самом деле Филипп растворится в его сознании, станет недостающей частью полноценной личности. Но это было то, что необходимо, как панацея, как жизненно важная процедура. В конечном итоге, Филипп хотел одного: не быть забытым. И теперь Том стал одним из тех, кто сохранит память о Моррисе.
— Он захотел понять, что значит чувствовать по-настоящему, полноценно, а не наполовину, как ощущал обычно, — пробормотал Эмиль. — Он натворил много дел, но я думаю, что Филипп неплохой человек. Запутавшийся в себе, но неплохой. И я помогу ему, уже стараюсь это делать, как и он помогает мне. Я сильно изменился, — Джонс взглянул на Томаса. — По крайней мере,
