- Я не говорю, чтобы ты бросал их! – возмутился Шестерняков.
Матвей оказался не так понят, и это его огорчило так же, как и мысль, что им, возможно, придется с Яковлевым расстаться.
- А как же твоя работа? – не дав заговорить мужчине, задал новый вопрос Матвей. – Ты взял отпуск?
- Я все объяснил заведующему, тем более, я сходил на бывшую работу здесь, в Москве. В конце-то концов, у меня с бывшим начальником остались хорошие отношения. У них оказалась текучка кадров. Многие сбегают из-за загруженности, и мне предложили должность повыше той, что была. О моих заслугах помнят, - Яковлев продолжал говорить крайне устало, он явно вымотался за эти дни, и разговор с Шестерняковым не прибавлял в нем уверенности.
- Значит, все? – Матвей едва не захохотал в трубку, как истеричка, когда подумал о том, как классно разрулил проблемы Яковлев, оставив его за бортом. – Просто охуенно, Михаил Александрович. Я понял Вас.
- Ты ничего не понял! – воскликнул мужчина, когда догадался, какие выводы сделал парень. – Я ни слова не сказал о расставании!
Матвей вскочил с места, заходив по комнате. Внутри все жгло, горело, ломалось, а сердце словно готово было распрощаться с бренным телом, настолько сильно оно рвалось из груди. Блять, да Матвей в который раз убедился, что до безумия любит этого урода! Любит так, что обойтись без него не может! И это пугало до тошноты, до темноты перед глазами.
- А что я не так понял? – выдохнул парень, сжимая свободную руку в кулак. – Что в Москве лучше будет? Я не срываюсь на тебе. Родители – это святое, но что дальше? Мы не сможем продолжать отношения на расстоянии. Как ты себе это представляешь? Мне учиться еще два ебучих года в нашем городишке! Я хочу поступить в ординатуру!
Он срывался. Крышу рвало знатно. Потому что устал. Потому что плохо без Яковлева. Потому что за него все решили, не спросив. В любой другой ситуации, возможно, Матвей более спокойно взглянул на происходящее, но не сейчас, когда накопилось слишком много эмоций после экзаменов, после отъезда Яковлева. Будучи горячим на голову, Шестерняков больше не смог сдержаться, выплескивая переживания наружу. Мозг отчасти понимал, что Яковлев, вообще-то, не шибко-то и виноват в том, что случилось все именно так, но язык отказывался подчиняться главному органу тела. Вместо этого на первый план вышло сходящее с ума сердце.
- Почему бы тебе не переехать ко мне?! – Яковлев будто бы пытался не взвыть от досады, прекрасно чувствуя, как настроен Матвей, как он относится к тому, что происходит. – Ты мог бы поступить в Москву.
- Ты издеваешься? – Шестерняков издал странный смешок. – Как я обо всем расскажу родителям? Ты сам знаешь, что на судебку высокий конкурс, и я, скорее всего, поступлю только на коммерцию, где оплата пиздец, какая дорогая. И что я скажу родакам? Они не смогут оплатить мою учебу – это раз. Во-вторых, что я им скажу по поводу жилья? – Матвей продолжал тараторить, радуясь, что его не перебивают. - Предположим, я сказал, что буду жить в общаге. Они на этом не успокоятся! Им понадобится обязательно довезти меня чуть ли не до порога здания. Что дальше? Я… Я…
- Тише! – Яковлев рявкнул так громко, что Матвей невольно вздрогнул, перестав накручивать круги по комнате. – Успокойся, слышишь? Успокойся, я говорю! Я все понимаю. Тогда… Может, стоит им во всем признаться?
- Ебанулся?! – ахнул парень. – Ты блять представляешь, о чем говоришь вообще? Что я скажу?! Что трахаюсь с мужиком?!
- Что любишь мужчину! – возмущенно воскликнул Михаил Александрович, тоже перестав держать в узде свои эмоции. – Что хочешь быть со мной! Что хочешь переехать в Москву из-за меня!
Повисла неловкая пауза. Матвей до боли закусил губу, чтобы не застонать, чтобы не всхлипнуть от мыслей, что Яковлев, черт его побери, прав. Но страх быть отвергнутым самыми родными и близкими людьми пересиливала, не давая возможности быть смелым. Он не сможет сказать родителям, что у них наверняка не будет внуков, что вместо миловидной девушки он приведет в дом мужчину, пусть и с самыми охуительными глазами на свете, но и с причиндалами ниже пояса. Матвей догадывался, как это воспримут родители, как они отнесутся ко всему. И это пугало так, что Шестерняков готов был молчать еще очень и очень долго. Представим, что родители каким-то чудом дадут добро на обучение в Москве, но тогда возникнет вопрос: «Почему именно туда, сынок? Потому что там образование лучше? Да, ты прав, но почему так неожиданно? Ведь планы были другие». Ведь Матвей не сможет прожить в Москве на нищенскую зарплату родителей (по меркам столицы, конечно).
- Я так не могу, - прошептал Матвей, слыша, как тяжело дышит Яковлев. – Я не могу… Я… Я пока что не готов. Мне…
- Я понял, - жестко ответил Михаил Александрович. – Понял, что не хочешь этого.
- Нет! Я просто… - Матвей плотно сжал трубку в ладони, словно тем самым пытаясь передать Яковлеву, какие муки он испытывает. – Признаться им… Это… Может быть, нам просто стоит подождать? – бурная реакция сменилась неуверенным вопросом, ставящим в тупик.
- Подождать чего, Шестерняков? – Матвей как наяву увидел, как Михаил Александрович нахмурился. – Моему отцу вряд ли станет лучше. Я не смотрю на вещи через розовые очки. Я знаю, чем может закончиться первый инфаркт. И я не могу бросить мать одну в городе. Вариант, конечно, вернуться с ней. Но что потом? Я не… Я не знаю, что мне делать, Матвей.
Шестерняков качнул головой и выскочил на балкон. Достав судорожно из пачки сигарету, парень закурил, нервно выпуская из легких дым. Стало чуть проще: в мозгах появилась успокаивающая слабость, марево окутало тело. Полегчало, но не так, чтобы сильно. Матвей не видел выход.
- Ты боишься признаться своим родителям?
- Ты еще спрашиваешь?! – рыкнул Матвей, затягиваясь сигаретой. – Да, блять, я боюсь! Потому что представляю, что будет!
- Знаю, - вздохнул Яковлев. – Но либо так, либо никак иначе.
- Ты понимаешь, что тогда они точно не пустят меня в Москву? – Матвей, продолжая держать сигарету между пальцев, прикрыл ладонью глаза, чувствуя, как начинают накатывать слезы, образуясь комком в горле.
