Матвей услышал, как Яковлев по ту сторону трубки чем-то щелкнул. «Он тоже закурил», - промелькнула догадка. Тихий выдох, тяжелый вздох. Шестернякова рвало к мужчине с силой самых сильных в мире магнитов. Его изнутри выворачивало, настолько яростно он хотел быть рядом с Михаилом Александровичем. Но из ситуации они оба не видели выхода. Потому что думали на эмоциях, переживали чувствами, и головы, находящиеся в нетрезвом эмоциональном подпитии, отказывались генерировать хорошие идеи.
- Я люблю тебя, - вдруг прошептал Яковлев, и Матвей несколько раз сглотнул, чтобы сдержать стон боли, рвущийся изнутри. – Я до безумия люблю тебя, Шестерняков. И мне страшно так же, как и тебе. Я не хочу причинять боль твоим родителям, но и от своих я не смогу отказаться. Я был плохим сыном для них, и, зная, что отец едва ли не оказался по ту сторону, мне стало дурно от мысли, что я ничего не могу исправить. Я люблю тебя так сильно, что не могу жить без тебя. И я так хочу, чтобы ты был рядом.
Матвей сделал несколько затяжек, выпуская изо рта сигаретный дымок. Нафиг было влюбляться в Яковлева. Нафиг не надо было позволять чувствам взять верх над разумом. Нафиг надо было все это.
- Боюсь, что у нас ничего не получится, - Шестерняков словно со стороны видел, как произносит эти слова, слышал, как дрожит его голос. – Мне жаль, что все так вышло, но я… Я не могу так.
- Я…
Яковлев еще начал что-то говорить, но Матвей сбросил вызов. Сжав телефон в руке, резко затушив сигарету в пепельнице, стоящей на бортике балкона, парень, чувствуя, как слабеет все тело, медленно опустился вниз, упав на колени. Сердце будто бы опустело, замерзло, лишилось своей части. Если любовь – это боль, то Матвей пришел к выводу, что лучше бы никогда не влюблялся, никогда бы в таком случае он не узнал, как страшно от мысли, что навсегда потерял возлюбленного. Плакать не было сил, лишь удушающий ком в горле мешал сделать полноценный вдох. Дрожащими пальцами Матвей написал Яковлеву сообщение: «Оставлю ключи от твоей квартиры в почтовом ящике», а когда Михаил Александрович начал перезванивать, Шестерняков попросту отключил телефон. Он не готов больше слушать проникновенный, успокаивающий голос, находящийся в таком же взвинченном состоянии, как и сам Матвей. Он не хотел больше слушать признания в любви, думая, что слышит их в последний раз. Он не хотел больше… Шестерняков вообще ничего не хотел. Говорят, что первая любовь – самая лучшая любовь на всем белом свете. Матвей был не согласен. Первая любовь – это говно, приносящее лишь страдания и боль. И если настоящие чувства – это вот это вот все, перенесенное несколькими минутами ранее, то Матвей больше не хотел испытывать их.
***
Матвей не включал сотовый несколько часов подряд. Когда он, наконец, решился снова стать абонентом, то Яковлев позвонил минут через пять. Видимо, ему пришла СМС, что Шестерняков вновь в сети. Лишь ухмылка расчертила губы Матвея. Ухмылка, полная вынужденных эмоций, высосанных из пальца. Парень не плакал и вряд ли бы собрался это делать, но ему начало казаться, что лучше бы он выплеснул боль наружу. Хоть слезами, хоть разбиванием гребанных тарелок в квартире Яковлева. Вместо этого Шестерняков молча ушел. Как и обещал, он кинул ключ в почтовый ящик. Услышав бряканье вещи в железном ящике, Матвей на пару секунд застыл. Он готов был пальцами ломать чертову коробку, чтобы достать подаренную вещь, но выхода-то уже не было. Заставив себя сделать шаги в сторону выхода из подъезда, Матвей со свойственной ему упрямостью убеждал себя, что делает правильный выбор. Возможно, решение было принято на горячую голову. Может быть, следовало несколько раз подумать, прежде чем решаться на что-либо такое. Но Матвей взвесил все рационально. Есть ли вероятность, что он снова сможет полюбить? Вряд ли. Точно нет. Пошло оно все на хуй.
Яковлев звонил с дотошной настойчивостью, не давая нормально жить. Матвей колебался, стоит ли занести мужчину в черный список контактов, но рука не поднималась сделать это. В каком-то сонном обездушивании прошел третий этап аккредитации. Через неделю можно было забирать выписку о сдаче и подавать документы в любые три ВУЗа на любые две специальности. Но Матвей знал, что остановится лишь на родном городе. Во-первых, конкурс меньше, во-вторых, оплата обучения ниже, чем в других городах, да и кафедра судебной медицины, несмотря ни на что, оставалась сильной.
Скрепя сердцем, Матвей поделился тем, что произошло, с Сашкой. Как-то вечером завалившись к тому на квартиру, Шестерняков делал вид, что все хорошо, что ничего не случилось, но с каждой минутой Жарин хмурился все сильней и сильней. Они играли в приставку, и, казалось бы, удели ты, бля, внимание телевизору! Так нет же, Жарин глаз не сводил с профиля друга.
- Чо ты во мне дыру прожигаешь? – Матвей, насупившись, повернулся к другу, пропустив момент удара своего героя из игры.
- Что у тебя случилось? – Жарин отложил джойстик, всем корпусом развернувшись к Матвею. – Колись давай. Ты такой бледнючий. Синяками под глазами легко с зомби поконкурируешь за звание отстоя года. Ты вообще спишь?
Матвей спал. Ага. Два часа за ночь – это максимум. Все остальное время его мучила бессонница. В такие часы, прокрадываясь на улицу, Матвей долго и долго курил, сидя на лавочке у подъезда. За раз он мог выкурить по две-три сигареты. Главное для него оставалось снова не возвращаться в постель, чтобы не видеть сны о Яковлеве. Теперь Шестерняков сполна понял, что значит любовная тоска.
- Я в порядке, - отмахнулся парень, попытавшись улыбнуться. – Пиво будешь? – Матвей порывисто встал, чтобы отправиться на кухню, но Сашка оказался проворней.
Друг схватил Матвея за руку и резко дернул вниз. Не удержавшись, Шестерняков наебнулся, рухнув кулем на колени.
- Ты, бля, охуел, Жарин? – Шестерняков больно стукнулся коленкой, едва не взвыв. – Какого хера, а?
- Рассказывай, ущербный, - Сашка стал серьезным, что значило – Матвею не отвертеться от разговора. Друг готов душу выесть за правду. – Что у тебя стряслось?
Матвей насупился. Приход к другу был для него спасением. Только рядом с вечно неунывающим Сашкой он мог забыть о проблеме, уйти в отрыв с головой, но Жарин не был бы Жариным, если бы не попробовал разобраться в происходящем. Скрипя зубами, чувствуя, как
