По хорошему счету, следовало снова обстоятельно поболтать с матерью. Представляя, каким для нее шоком оказалась открывшаяся ориентация сына. Кто угодно перестанет контролировать себя. Матвей вообще отделался легким испугом. Но из-за материнской особенности развитие у нее ОКР* начинало маячить красным флагом на горизонте. Такого допускать было нельзя категорически. Матвей переживал за родительницу, плюс ко всему стоял вопрос ребром: стоит ли рассказать отцу? И Шестерняков со стопроцентной уверенностью мог сказать: «Пока не припрет – не скажу». И не только потому, что разочаровывать старшего Шестернякова не хотелось, а потому, что Николай Сергеевич мог бы взяться за ремень. Спокойный от природы человек, он может взорваться в одно мгновение, если эмоций будет через край. И Матвей прекрасно понимал, что его случай – это как раз новостной бум, способный в шок привести самого удава.
«Ничего я особенного ему не болтал, - ответил Сашка спустя почти что десять минут молчания. Матвей успел уже погрузиться в состояние дзэн. – Мы встретились чисто случайно, и я решил, что не стоит упускать шанс поговорить с ним и помочь тебе, Шестерняков. Ты же в жизни бы никогда не стал «унижаться» и первым писать Яковлеву. А тут я – палочка выручалочка».
«Палочка, на хуй, в жопе ковырялочка! Ты бы только представил, что ты сделал…»
Матвей специально создал театральную паузу, игнорируя вопросительные смайлики и вопросы от друга. Шестерняков пакостно потер ручки. Будет знать, как создавать прецедентные ситуации! А вот, если бы Матвей, к примеру, сделал нечто подобное? Как бы Жарин отреагировал? Парень глубоко сомневался, что Сашка обрадовался бы и поблагодарил. Потому что он бы точно так же возмущался и злился! Не то чтобы Матвей злился, конечно, но был раздражен – это сто процентов. Не стоит лезть в чужую жизнь.
Зазвонил сотовый, стоящий на зарядке. Раздавшаяся мелодия принадлежала Сашке, и Матвей, подорвавшись, боясь, что звонок может разбудить отца, гепардом полетел к кровати, на которой лежало средство связи. По пути к постели Матвей едва не рухнул, настолько он торопился, но цели своей достиг. Он схватил телефон и провел пальцем по дисплею, где горела зеленая трубка. Шестерняков ничего не успел сказать, как ему в ухо полилось обвинение:
- Ты что, охуел, Шестерняков?! Кто так делает?! – почти что истошно завопил Сашка. – Ты лежишь избитый, что не можешь лапками шевелить? У тебя язык отвалился, чтобы поговорить? Или, может быть, руки сломаны, чтобы написать ответ в гребанном Вконтакте? Чо за хуйня?
- Дыши, принцесса, - фыркнул Матвей, завалившись на кровать, сдерживая коварные смешки. – Это моя месть за то, что выдал стратегические данные обо мне неизвестному мужику.
- Твоему любовнику, к слову, - прорычал Жарин. – И ты, вроде как, не так уж и недоволен тем, как все вышло.
- Ну как тебе сказать? – Матвей кратко рассказал все, что произошло в его доме после прихода Яковлева. – Так что ты там Михаилу Александровичу наговорил?
- Ты бы видел его, когда он приперся в универ, - Жарин продолжал недовольно пыхтеть в трубку, но хотя бы не так яростно после рассказа друга. – Весь серый, поникший. Он настолько сильно хмурился, что складывалось ощущение, что еще чуть-чуть и его брови срастутся в одну линию. Вот я и решил подработать купидоном. Помнишь, я говорил, что буду свидетелем на вашей с ним свадьбе? Так вот, нихрена это не шутка уже, - и Сашка заливисто рассмеялся.
Матвей не смог сдержать улыбки, но все равно буркнул в динамик, что Сашка – клинический идиот.
- Как тебе вообще пришла мысль с цветами для моей матери?
Сашка фыркнул, после чего забавно засмеялся:
- Я просто вспомнил, как твоя мама любит розы, и как она радовалась, когда ей дарили эти цветы. Вот я и решил, что стоит Анастасию Дмитриевну расположить к твоему любовнику. Помогло ведь?
- По крайней мере, громкой истерики не было, - буркнул Матвей.
Парни замолчали, думая каждый о своем. И тут Сашка задал контрольный вопрос:
- Что вы будете делать дальше? – голос не то чтобы спокойный, но заинтересованно-переживающий.
Матвей вздохнул. Он вообще не знал, что будет с его отношениями с Яковлевым. Два года – это не такой уж большой срок, тем более, сам Михаил Александрович сказал, что они будут ездить друг к другу на выходные. Более того, Яковлев предложил Матвею переехать к нему на квартиру, чтобы самому Яковлеву было, куда возвращаться. Михаил Александрович поначалу свою нехилую хату хотел продать или отдать на сдачу в аренду, но появилась другая альтернатива – он не хотел ее упускать. Да и Матвей давно уже перестал быть несовершеннолетним. Стоило подумать о том, чтобы съехать от родителей. Им об этом парень пока что не говорил, но понимал, что придется. Ко всему прочему, Яковлев сказал, что квартплату возьмет на себя. Задача Матвея состояла лишь в том, чтобы содержать квартиру в чистоте и порядке, что вообще не было сложным. Так что Шестерняков, подумав, пришел к резонному выводу, что не все так плохо, как он предполагал. Не так чудесно, как могло бы быть, переедь он в Москву, но альтернатива достаточно хороша. Главное, что мать, когда поймет, что чувства сына сильны, смирится с неизбежным. Матвею было жалко маму. Все потому, что груз знаний она взяла на свои плечи, интуитивно защищая ребенка от возможного гнева главы семейства. Ох, как это в духе женщин! Инстинкты, что б их! Подобные древние зовы крови не пропить, не проебать.
- Не знаю, - честно ответил Матвей, потерев переносицу. – Это до охуения тяжело, Сашка. И странно. И непривычно. Мать отреагировала относительно нормально, но отец точно пиздюлей вставит и отправит к психиатру лечиться.
- Утрируешь, - хмыкнул Жарин.
- Возможно, - вздохнул согласно Шестерняков. – Но это не отменяет того факта, что будет настоящая жопа. Что ж… Буду еще два года торчать в нашем городишке, а потом посмотрим.
С Сашкой Матвей проговорил не так долго. Они обсудили подачу документов в ординатуру, прочие житейские мелочи. А разговор с матерью так и не получился. На следующий день она вела себя преувеличенно спокойно, делая вид, что разговора вечером не было. Только ее покрасневшие глаза красочно описывали ее состояние. Шестерняков-старший пытался выпытать, что произошло, но женщина лишь отмахивалась. Матвей чувстовал себя виноватым, и когда отец ушел на работу, он попытался поговорить с родительницей, но она, одарив сына взглядом а-ля «не заводи свою пластинку снова», ушла в спальню, чтобы тоже начать собираться по делам. Матвей чувствовал себя
