- Эй! - возмутился Хофман. - Ты так говоришь, словно таскал меня сюда на аркане! Я бы и сам приходил, но так совпало, что ты успевал позвонить или написать первым. - он пожал плечами. - А то, что я вежливо себя веду… Кто все время гундит, что у меня нет нормальных манер и я вечно устраиваю бардак? Вот я и пытаюсь это исправить. А ты недоволен! - парень надулся не на шутку.
- Я не недоволен, а растерян! - возмутился Карл, по привычке снова потирая переносицу. - Послушай… Я рад, что ты хочешь измениться, но… не понимаю. Когда я спросил, что ты думаешь о “нас”, ты мне ответил, что тебя все устраивает так, как есть. Тогда… Почему? - от невозможности выразить мысли, мужчина совсем сник. - Знаешь, - немец взглянул в лицо юноше, - Если ты пришел только за тем, чтобы переспать, то… - Мужчина вздохнул, ощущая себя полным идиотом.
Курт даже головой помотал, столько информации на него за раз свалилось. Но он постарался, как мог, перечислить последовательно:
- Я ответил тебе, что мне хорошо с тобой. И ты прав, меня все устраивало. А тебя, кажется, нет, потому что ты изменился. Отстранился от меня, стал замкнутым, неразговорчивым. Ты больше не рассказываешь мне ничего о своей работе, исследованиях. Считаешь, что зря тратишь время на придурка-недоучку? - в голосе прозвучали обиженные и немного сердитые нотки. - Полагаешь, я не способен понять? Но мне нравится слушать! И я все понимаю! Хочу как прежде: разговаривать, пить кофе… И ты так и не научил меня его варить, хотя обещал! Я бы хотел бывать с тобой где-нибудь, но ты всегда занят, и мне приходится коротать вечера где-то еще. Каждый день я сюда приходить не могу, ты не разрешаешь. А теперь еще отталкиваешь, закрываешься! Я надоел тебе? Мне уйти?… - в глазах мелькнул страх того, что Цимммерманн может подтвердить это.
Такой длинной и очень проникновенной тирады немец не ожидал. Курт впервые раскрыл перед мужчиной все, что он думает о происходящем между ними. Но историка задели слова Хофмана, который предположил, что надоел ему.
- Я люблю тебя, - почти страдальческим голосом ответил Циммерманн, разводя руки в стороны, чтобы затем как-то уж слишком обреченно опустить их. - Что еще я могу сделать, как не отстраниться от тебя, когда вижу, что мои чувства тебе совсем не нужны? Ты заигрываешь с какими-то девушками, говоришь, что тебя устраивают наши отношения, но я совсем не знаю, кто я для тебя.
Слова Карла заставили Хофмана открыть рот:
- Любишь?… Но… Ммм! - он зажмурился и потер виски. - Не знаю я, что за любовь такая, но ты мне нужен, какой есть! Хоть даже весь такой загадочный-презагадочный и занятой! И ни с кем я не заигрываю! У меня бабы не было с того момента, как мы с тобой впервые переспали. Я даже в баре никого не цепляю. Они сами ко мне клеятся! Ну и… мне же хочется поговорить. А ты со мной не разговариваешь! - парень чуть нахмурился. - И что значит, кто ты для меня? Ты… ну… не знаю я, как объяснить. Что мне с тобой нравится, уже говорил. Что хочется - тоже. Еще бы почаще просто обниматься и проводить вместе время. Не только трахаться, а вообще. Вот как это назвать? Любовь, что-ли? Если да, то… Ну, значит, тоже люблю. Я просто никогда этого не делал. - Курт почесал затылок и взъерошил свои волосы. - Только ты мне, правда, нужен, Карл. Не могу я без тебя, плохо мне.
Карл с удивлением и каким-то умилением разглядывал бесенка, который совсем сконфузился, но смотрел прямо и уверенно, неловко признаваясь в ответных чувствах. Сердце немца забилось сильней, от прилива нежности к своему мальчику.
Подойдя к любовнику, сидящему на стуле, Карл запустил пятерню ему в волосы на затылке, заставляя приподнять голову и посмотреть на него.
- Ты понимаешь, что говоришь, Курт? - у мужчины чуть пересохло в горле. - Если все слова, что ты сказал - правда, то это и есть любовь.
Карл улыбнулся Хофману, глядя в его синие омуты с прежней лаской и теплотой, которые, словно в зеркале, отразились в глазах брюнета, обволакивая, убаюкивая и даря надежду.
Курт крепко обнял мужчину за талию, продолжая согревать его взглядом, и думал о том, что теперь он, пожалуй, понимает этих двоих - Зекки и Даниэля. С человеком, который сейчас стоял рядом с ним, хотелось прожить как можно дольше. И… чёрт с ней, традиционной семейственностью!
Склоняясь и целуя парня в макушку, немец тихо, но очень отчетливо пробормотал:
- Так что ты там говорил насчет кофе?
И, получив в ответ тихий смешок, Циммерманн очень явственно ощутил, что нет ничего в мире прекрасней, чем объятия самого дорогого на свете человека.
