— Не надо… пожалуйста… не надо, — бессвязно бормотал он, яростно извиваясь в путах. — Я повернул время вспять… Тогда… двадцать лет тому… Только что!.. Послезавтра на рассвете… Полночь стала полднем! Я спас "Кровь"! Но свет пространства исказился, понимаешь? Наложился! Потому что времени нет! Есть только свет и множество теней! Наш мир и его бесконечные отражения во тьме!..
— Да ты философ… — протянула я, внутренне содрогнувшись от ледяного холода.
— И я получил совершенное отражение "Крови"!.. Разве ты не слышишь, как бьется ее сердце? Прислушайся!
— Чье сердце? Ежении?
— Да нет же! Глупая девка! Она занимала чужое место во времени! Тени приближаются!.. Прислушайся! Из-за них мои часы отстают!..
И я услышала. Услышала стук собственного сердца. Звуки отдалились. Черные воды Грембела разверзли ледяную пасть и вновь сомкнулись над шестилетней вояжной. Я тонула, провалившись под лед на озере, куда мне запрещали ходить, но куда я все равно упрямо сбегала и каталась на коньках, рассекая по бескрайнему простору и представляя себя свободной птицей. Обжигающий холод сковал движения, тяжелая шубка тянула на дно. Я барахталась в полынье и еще больше уходила под воду. Легкие взорвались. Мир остекленел у меня над головой. Ледяная корка разделила жизнь и смерть, только густые хлопья снега заносили мой ледяной саван. Сердце остановилось. Я умерла. Тогда, двадцать лет назад, я утонула! Меня нет, нет Хризоколы Ланстикун. Ее трупик покоится на дне забытого богом и людьми озера. А я всего лишь ее отражение, пришедшее из бездны… тень… никто… Одна шестая от Шестой… Одна шестая одной шестой от Шестой… Одна шестая одной шестой в бесконечности дробей Шестой… Бесконечная тьма…
Я обрушила топор на рубин. Дикий крик часовщика утонул вместе со мной. Лед сомкнулся и брызнул. Я крушила и рубила ненавистный алый свет, рубиновые искры обжигали мне лицо, смешиваясь с ледяной крошкой.
Я хочу жить! Удар и еще удар! Даже если весь мир сгинет! В кровавом пламени! Не будет мира! Будут только мои отражения! Буду я! Я! Кем бы я ни была! Одной шестой! Или шестой деленной на бесконечность! Но я была! Я есть! И я буду!
Я очнулась в кромешной тьме. На одно ужасное мгновение показалось, что меня не стало, что я опять умерла. Тьма забвения. Но потом до меня донеслось тихое хихиканье. Я нащупала ледяной мрамор пола и осторожно поднялась на ноги. Глаза постепенно привыкли ко мраку склепа. Часовщик сидел в углу и раскачивался, хихикая цокающим смехом, как будто отмеряя секунды моей жизни.
— Тебе его не уничтожить! — веселился он.
Я похолодела и оглянулась. В кромешной тьме рубин лучился призрачным багровым светом, целый и невредимый. Я подошла к нему. Ни единой царапины. Рядом валялся затупившийся топор. И тогда я тоже начала смеяться. До упаду, до колик в животе, до слез, до икоты… Так вот почему мне никогда не умереть!
— Прекрати! Эй ты, прекрати! — заволновался колдун. — Освободи меня!
Всхлипывая и вытирая слезы, я подобрала топор и направилась к колдуну.
— А давай проверим, а?
Я схватила его за шиворот и рывком вздернула на ноги, после взмахом топора рассекла его путы. Пригвоздила к полу, придавив ногой его запястье.
— Нееееееет! — заорал он, когда я обрушила обух топора на его пальцы.
Часовщик вопил и рыдал, захлебываясь от ужаса и боли, а я крушила его пальцы в мелкое крошево костной пыли, топтала и давила мерзкого жирного слизняка, посмевшего повернуть стрелки моих часов вспять, заставившего меня жить, не давшего умереть тогда на озере, пробудившего из тьмы зеркальных отражений.
— Ты еще не понял, кто я? — рычала я, втаптывая его пальцы в мрамор. — Я то самое отражение, которое ты вызвал двадцать лет назад! И я пришла за тобой!
Он вдруг взвизгнул резаным поросенком и выплюнул:
— Ты! Я понял! Понял, почему начали отставать мои часы! Ты пришла! И остановила львиное сердце! Это ты забрала чужое время! Заняла чужое место! Ты! — и он потерял сознание, растянувшись на полу жирной бесформенной тушей в луже крови, словно недобитый кабанчик.
А я застыла, потрясенная. А если он прав? Когда пропала первая девушка? Что тогда случилось? И разум бесстрастно подсказал, что тогда мое сознание разлетелось вдребезги. Тогда поганая бесконечность обожгла мою кожу и заклеймила чужой святостью. Тогда я умерла во второй раз. И вновь стала отражением. Отражением придурошного праведника. Я украла чужие жизни… чужое время… и чужое место. Я даже умереть не могу по-человечески. Может потому, что давно уже и не человек?
А плевать. Я обернулась к рубину, который кровожадно смотрел на меня красным глазом, и показала ему кулак. Два камня. Ущербный оригинал здесь и его совершенная копия в ратушных часах. Часовщик повернул время вспять и выдернул из бездны отражение желанного камня. Но почему зацепило меня? И что теперь делать? Если убить часовщика, сжечь его тело и развеять прах по ветру над рекой, сгинет ли вместе с ним клятое колдовство? А если тогда исчезну и я?
Я сползла на пол и прислонилась спиной к мраморному саркофагу. Моя призрачная тень сидела напротив. Я вяло пошевелила пальцами, наблюдая, как послушно шевелит пальцами тьма на полу, и пнула ногой полудохлого часовщика.
— Просыпайся, спящий красавец. Будем творить историю.
Удары молотка по зубилу были похожи на зубную боль, которая терзает десну и отдает в мозги.
— У тебя все равно ничего не получится, — твердил мне часовщик, баюкая изуродованные кисти и наблюдая за мной. — Ты исчезнешь. Закончишься. Твое время вышло.
— Мое время вышло двадцать лет назад, — огрызнулась я, смахивая пот со лба и отвоевывая еще одну лапку. — Поэтому я заберу чужое. Может быть, твое.
— Ты не сможешь, не сможешь, не сможешь… — от боли колдун начал заговариваться. — Не знаешь как, не знаешь, не знаешь, не знаешь…
— Зато ты знаешь, — я отбила еще один кусок от мраморной могилы. — И заберешь для меня время у Ордена Пяти.
Часовщик хрюкнул и зашелся в кашляющем хохоте.
— А если у тебя не получится, я уничтожу его… — я похлопала горячую поверхность рубина и поддела его, высвобождая из мраморного ложа. — Похороню на дне морском. Там, где его никто и никогда не найдет.
— Я не могу! — взвизгнул колдун. — Мои руки!..
Я подняла рубин, держа его в ладонях перед собой и задумчиво склонив голову набок.
— Что же мне с ним сделать? Вдруг это та самая потерянная Искра из легенды? Которой отцы-основатели сокрушили Шестого? Тогда может подарить его Часовому корпусу? Пусть
