– У меня скорее кнуты, чем пряники.
– Это контрпродуктивно. Если ты будешь меня пытать, я предпочту тихо сдохнуть, но и пальцем не шевельну, – пожал плечами Винсент. – Ты вернула меня с того света. Значит, я тебе очень нужен.
Взгляд Мирры подернулся странной пленкой, а губы поджались. Винсент только нагло ухмылялся. Вести переговоры и ставить ультиматумы – две разные вещи, и ей следовало бы поучиться первому.
– Я могу и дальше развивать мысль о пряниках, – сказал Винсент. – Грозить убийством моих детей, жены и членов семьи ты не можешь: у меня никого нет. Отнять имущество тоже не сможешь: у меня и этого нет. А даже если и было бы, я такой… не материалистичный человек, знаешь ли. Это значит, что, предложи ты мне сейчас все деньги мира, я все равно будут ломаться. Деньги – не самый вкусный пряник.
– Чего же ты хочешь, милый? – чуть ли не проворковала Мирра. – Как насчет свободы? Ты же хочешь отсюда выйти, я вижу.
– Свобода – это абстракция, – отмахнулся Винсент. – Тебе нечего мне предложить, Мирра. А раз так, почему я должен на тебя работать?
Мирра смотрела на него с приклеенной улыбкой, и было сложно судить, что у нее на уме. Внутри нее шла какая-то борьба. Винсент охарактеризовал бы ее как сопротивление и восхищение.
– Но ты был бы рад выйти отсюда. Ты своевольный и не любишь цепей.
– Лучше научи меня, как возвращать мертвых. Мне кажется, это неплохое знание.
Это единственное, что Винсент ценил: информацию и навыки. Только таким пряникомего можно было приманить.
– Давай попробуем, а там видно будет. Но у меня тоже есть условия, Войтех, – она туманно улыбнулась. – Я не плачу´ наперед, понимаешь меня? Сделай дело первый – и я верну тебе должок.
– А где гарантия, что ты меня не кинешь? – резонно спросил он.
– Вера – твоя гарантия.
– Вера – удел тех, кто хочет быть обманутым.
– И это говорит крещеный мальчик, который знает наизусть Библию.
– Это первая причина, по которой я никому не верю, Мирра. Мне надо все попробовать на зуб.
Она приблизила к нему свое лицо и прошептала:
– Я дам тебе свободу и даже научу, как воскрешать. Я всегда даю людям то, что они просят. А когда ты отсюда выйдешь, тебя даже никто не тронет. Можешь снова совать нос в чужие компьютеры, я и следить за тобой не буду. Но сейчас тебе придется мне поверить, иначе наши дела не продвинутся. Глупо упрямиться.
Винсент диковато блеснул глазами и ответил ей одними губами:
– Договорились.
Его согласие вытекало из чистого расчета. Если Винсент – единственный, кто может постигнуть божественный язык, то он станет хранителем его тайны. Мирра ни черта от него не узнает, если не будет играть с ним по правилам.
Она кивнула с неоднозначной усмешкой, тоже это понимая. Винсент – даже связанный по рукам и ногам – все равно черт из табакерки.
– Только почему именно мертвых, Войта? – ее веки слегка опустились, а в голосе появилось еле уловимое понимание. – Ее ты не вернешь, знай об этом. Она давно переродилась, так уж устроены человеческие души. В большинстве своем они уходят в новый цикл жизни, в другом обличье и с чистой памятью. Вернуть можно только тех, кто застрял. Как это было с тобой.
Винсент помрачнел. Мирра опять начала грязную игру и запустила свои узловатые пальцы в его жизнь. Женщина-коршун, клюющая его печень в этой тюрьме с символичным названием.
– Ну что ты отводишь глаза? – ласково пропела она. – Смотри на меня, мальчик мой. Твоя мама давно среди людей. Я знаю твои мысли. Часто ты думал только об одном: «Будь я Богом, я дал бы тебе вторую жизнь. Будь я Богом, ты бы прожила ее лучше, чем первую». Но это уже сделали за тебя. Так в чем прок от возвращения мертвых, если смерти нет?
Мирра слегка сжала его ладонь, и ее глаза даже испустили искрящуюся лучистость. Ну просто фея-крестная, а не злая ведьма. Не хватало только веера из звезд, вылетавшего из-под полы ее халата, когда она уходила.
Дверь закрылась. Винсент остался один.
* * *Эй, Рут, привет тебе с того света. Или с этого. Где бы мы с тобой ни были, мы все равно на обочине.
Знаешь, я всегда хотел иметь собеседника или друга – как посмотреть. Того, в кого я могу говорить как в бездонный колодец, и этот человек будет слушать. В моей жизни было не так много слушателей. Может, потому, что и рассказывал я редко.
Но сейчас, оказавшись в месте, где все началось (или закончилось?), я понял, что еще никогда не был до такой степени предоставлен самому себе.
Ты – единственный человек, которого я хочу видеть. Не знаю, почему. Я едва тебя помню, если честно. Ты была как блик в уголке фотографии. Но нельзя испортить кадр, который и так паршиво вышел. Поэтому ты ничего не испортила. Ты оставила след.
Мне кажется, ты слышишь меня, где бы ни была. Куда тебя вынесло из того мира? Может, реальность – это гигантские канализационные трубы, и когда кто-то спускает воду, мы такие: «А-а-а! Нас уносит, уносит!»? Вдруг трубы расщепляются, и вот мы уже в разных лужах. Сколько выходов во Вселенной? Ведут ли они все в один конец? Или же это и есть настоящая бесконечность: раз вылетев в трубу, ты несешься дальше и дальше, и нет никакого света в конце туннеля?
Много вопросов.
Мне просто нужен кто-то здесь. Я сохранил себя на Перекрестке благодаря твоему голосу, но когда ожил, то перестал его слышать. И от этого мне страшно. Кажется, теперь ты меня точно никогда не найдешь.
Или же просто сейчас моя очередь говорить. Я буду звать тебя и рассказывать обо всем, что есть в моей жизни. Ты будешь первая, кому я сам вверю правду.
Лови мои слова, Рут. Тяни их, как веревку, из тьмы, и вслед за ними выйду к тебе и я.
* * *На следующее утро Мирра и ее сподручные внесли в палату сборный стол и присверлили его к стене. Следом вкатился и пружинистый стул. Все было белым. Винсента уже тошнило от этого цвета.
– А можно мне антикварный стол из красного дерева? – недовольно спросил он Мирру. – Сойдет и без позолоты. Я непривередлив.
– Бери то, что дают, – отрезала она.
Затем принесли лэптоп, и сначала Винсент почувствовал прилив сумасшедшей радости. Если у него есть хотя бы один работающий компьютер, у него есть все. Этим он измерял свое могущество. Но здравый смысл подсказывал, что доступа к Интернету не будет.
– Ты меня за дуру считаешь? – спросила Мирра, заметив вспыхнувший в его глазах огонек. – Тебе не нужен Интернет. Будешь работать
