Комната моя, маленькая, но уютная, была хоть немного, но всё же приспособлена для отражения внезапной ночной атаки, если таковая вообще произойдет. Кровать находилась сразу за массивным платяным шкафом, с одной стороны, перекрывающим обзор на дверь, но с другой отлично защищающим от стрелков, которые не смогли бы прикончить меня сразу при входе. К тому же, в случае чего, его можно было попросту уронить на дверь, таким образом, её забаррикадировав, дабы выиграть время. Окно выходило во внутренний двор, но было маленьким и зарешеченным, и через него, в случае чего, было не сбежать. Отсюда я не слышал ни единого звука, присущего обычной жизни замка, но, с другой стороны, если начнется какая-нибудь заварушка, я вряд ли что-то услышу. Я то и дело подходил к двери и пытался определить, не происходил ли что-нибудь снаружи, но безрезультатно. Паранойя ближе к середине ночи обострилась до самого предела, и мне едва удавалось удерживать себя на месте, сотрясаясь от каждого шороха и мышиной возни где-то под полом.
Так и не сомкнув глаз до самого рассвета, я лишь к полудню набрался смелости покинуть своё убежище, с мечом наперевес выйдя в коридор и пытаясь определить степень грозившей мне опасности. Встретившись взглядом с изумленным моим поведением и внешним видом стражником, я поспешно убрал клинок в ножны, неопределенно пожав плечами, будто оправдываясь.
— Огромные же тут у вас крысы, одна из них пробралась ко мне в спальню и едва не начала есть живьем, пока я спал…
Сказав это, и почувствовав себя чрезвычайно глупо, я развернулся и пошел к лестнице, соединяющей этажи гостевого крыла, туда, где находились покои Августина. Так получилось, что на все три этажа этой части замка больше не оказалось ни одного человека, кроме нас двоих. Боевые братья, само собой, за людей не считались, и потому располагались в специально для них отведенных казармах. Поднявшись на третий этаж и постучавшись в дверь апартаментов инквизитора, я обнаружил, что их хозяин куда-то исчез. Беспокойство, накалившееся до предела в результате бессонной ночи, снова целиком захватило меня. Очень хотелось есть и пить, но ни одного слуги, как это ни странно, на весь Демберг не обнаружилось. То, что позволяли себе столичные святые братья, здесь почему-то оказалось под запретом, и капитул представлял собой действительно военную крепость, населенную солдатами, где каждый из ее обитателей по очереди исполнял все обязанности по готовке, уборке, стирке и прочему, прочему. Конечно, касалось это только всех, кроме управляющих и членов совета, которые жили так же, как и везде, только в роли слуг у них выступали рядовые воины. Гости же, особенно такие как мы, предоставлялись буквально самим себе. Оставалось лишь загадкой, почему нельзя было просто завести в Демберг пару десятков рабов, но, видимо те, кто правил здесь, видели в этом какую-то свою собственную логику, решив брать пример с обустройства лагеря легиона.
Несмотря на жажду и голод, я всё же заставил себя вернуться обратно в комнату. Замок на двери не внушал мне доверия, и потому я просто передвинул шкаф, загромоздив проём, а сам разделся и лег в постель. Тревога никуда не делась, но после долгой бессонной ночи она преобразилась в какое-то странное отупение, скрывшее чувство опасности. Я сам не понял, как уснул, на одно лишь мгновение, казалось, прикрыв глаза. И даже чрезвычайная сухость во рту и боль в горле тому не помешали. Сумбурные и гротескные сны в тот же миг полностью завладели всем моим разумом. Я то ли пребывал во сне, похожем на явь, то ли наяву видел бредовые сонные образы. И когда в дверь ударили будто осадным тараном в крепостные ворота, я вскочил на ноги так, будто и не спал до этого, лишь ожидая подходящего момента, чтобы распрямиться подобно взведенной пружине.
Сердце бешено колотилось в и, казалось, еще немного, и оно просто разорвется. Схватив меч, я бросился к загроможденной шкафом двери, готовый драться за свою жизнь как росомаха, загнанная в угол. Пытаясь унять сердцебиение, я несколько раз глубоко вздохнул, и прислушался к происходящему за пределами моей комнаты, однако не услышал больше ничего, кроме кузнечных молотов, бьющих в висках. Томительно текли секунды, складываясь в минуты, но молчание больше не прерывалось, и я постепенно стал убеждаться в том, что грохот этот оказался лишь плодом моего воображения. Только тогда я ощутил, насколько сильно меня терзает жажда. Даже несмотря на то, что в подобных замках в летний зной царит приятная прохлада, именно в моей опочивальне было душно до невозможности. Солёный пот струился по лицу и жег глаза, а полностью пропитавшаяся им туника теперь неприятно липла к телу. Пожалуй, проведи я в той комнате еще пару часов, и жара сделала бы всю работу за предполагаемых моих убийц. Я не мог больше ждать и бояться, и потому, с трудом отодвинув перегораживающий путь к спасению шкаф, выбрался в относительную прохладу коридора.
Всё тот же стражник, успевший, по всей видимости, за время своего дежурства отлично вздремнуть, снова ошарашенно глядел на меня из своего угла. По всей видимости, шум, с которым я двигал злосчастный шкаф, разбудил бравого караульного, поскольку рука его судорожно сжимала рукоять меча, а заспанный взгляд бегал по всему вверенному ему пространству.
— Который сейчас час? — невозмутимо спросил я.
И только затем вспомнил, что никаких часов здесь, совершенно точно, нет и быть не может.
— К закату дело идёт, — впрочем, не растерялся стражник.
— Благодарю, — сорвавшимся от жажды голосом отозвался я, — где здесь можно попить и поесть?
— Колодец во внутреннем дворе, кир. Но, если хотите, можете сразу пройти в гарнизонную столовую, там вам обязательно и накормят и напоят.
Осознав, что больше из моего пересохшего горла не извлечь ни звука, я лишь благодарно кивнув головой, и направился в указанном направлении. Жажда и голод затмили собой все прочие чувства, и потому я даже почти не опасался быть убитым по пути к живительной влаге. Конечно, с моей стороны ночное бдение, дневной сон и эта безрассудная прогулка были сущей глупостью, но поделать с собой я ничего не мог. Как и всегда,
