— Набирайся сил, пока есть время. Скоро нам предстоит дальняя дорога.
— Куда же?
Но Цикута, как и прежде, не удостоил меня ответом. Он развернулся и ушел, оставив меня в тяжких раздумьях. Я так и не вытряс из малословного инквизитора причину совершенного на меня покушения, не смог даже вызнать ни единого факта о сложившейся ситуации, а всё, что мне оставалось — лишь покорно лежать в постели и ждать непонятно чего. Августин, как мне тогда казалось, просто использовал меня для получения поддержки одного из самых влиятельных патрицианских родов Стафероса и, возможно, хотел попросту спровоцировать покушение, дабы навлечь на убийц гнев моего дома. Отец, при всем его небрежении мною, не остался бы в стороне, и его влиятельность и силу Августин мог бы использовать против своих оппонентов. К такому умозаключению я пришел спустя многие дни, проведенные в безделье. Именно поэтому он не ответил ни на один из моих вопросов, именно поэтому игнорировал и водил за нос. И только много позже я смог осознать настоящие его мотивы, которые, от этого осознания, не стали менее странными, чем казались на первый взгляд.
Августин, как ключевая фигура не только моего повествования, но и целой эпохи в жизни ордена и империи, был человеком, несомненно, выдающимся во всех смыслах этого слова, однако методы его и даже ход мыслей в его голове могли свести с ума любого, кто попытался бы соприкоснуться с истинной их сущностью. Мне пришлось еще не раз тяжко пострадать от всего того, что готовил мне этот гениальный, но в то же время жуткий до ледяных мурашек человек, прежде чем он доверил мне роль его правой руки. Те же причины, по которым меня неимоверно притягивала его личность, его сокрушительная харизма и влиятельность, впоследствии заставили меня отчаянно выкарабкиваться из поля его притяжения, и было это так же сложно, как одному из Близнецов покинуть Хвилею и умчаться в бескрайнее ничто.
***
Спустя восемь недель я смог достаточно уверенно держаться в седле. Сказывался юный возраст, когда раны мои заживали, что называется, как на собаке. Не обошлось и без обширных познаний молчаливого Павла, занимавшегося не только лекарственной терапией, но и моей реабилитацией в целом. Он заставлял меня делать огромное количество упражнений для приведения моих ссохшихся мышц в тонус, он неизменно выводил меня на прогулки несколько раз в день и, вероятно, именно его идеей, судя по кривой устрашающей ухмылке, было приставить ко мне двух хорошеньких девушек, которые трижды в день делали мне массаж и раз в три дня сопровождали меня в термы, где я отмокал в горячей воде, наслаждаясь их обществом. Само собой, ни о какой близости с ними не было и речи: они со временем хоть и смогли пробудить затаившееся внутри некогда полного жизни юноши вожделение, но исчезли прежде, чем оно нашло для себя окончательных выход наружу. Возможно, отчасти именно из-за этого я так сильно жаждал поправиться, и когда однажды утром оказалось, что я уже полон сил и готов к действию, маленький отряд Августина готов была отправиться в путь.
Стоит отметить, что Цикута, при всей его скрытности и показном если не пренебрежении мною, то явном недоверии, целенаправленно, хоть и очень медленно, вводил меня в курс дела. Большую часть времени я исполнял роль, а точнее, роли то секретаря, то уборщика, то мальчика на побегушках. Огромная прорва работы, свалившаяся на меня, была совершенно непривычна, и поначалу невероятно выматывала, учитывая недавнее моё ранение. Я изредка участвовал в его «заседаниях», как он любил их называть, где присутствовали различные доверенные лица, каждый раз разные, в зависимости от перечня обсуждаемых вопросов. По большей части я сидел и просто слушал, пытаясь вникнуть в суть происходящего, и так, достаточно скоро мне удалось выстроить относительно цельную картину происходящего в мире. Война с Ахвилеей, казалось, застыла в мертвой точке, едва успев начаться. Мелькат, на который пришелся удар основных сил группировки легионов, попросту отступил, и вся армия его вместе с большей частью населения ушла к горным хребтам, на перевалах которых воинов Антартеса поджидали неприступные твердыни союзников Ахвилеи. По единственной не слишком протяженной границе между двумя империями, как и всегда, шла ожесточенная взаимная оборона, где наступление любой из сторон конфликта в худшем случае грозило полной катастрофой для атакующих. Единственные активные действия пока происходили только на море, где огненосный флот одержал свою первую, пока еще не слишком убедительную победу, потрепав одну из боевых эскадр союзников.
Здесь же, почти у самой границы фронта, собирались с силами приспешники Цикуты, который, как ни странно, вовсе не был родоначальником этого своеобразного противостояния, целью которого было сохранение прежних устоев ордена. За могучими плечами инквизитора стояла фигура, а точнее, фигуры куда более существенные, чем я мог себе вообразить. И наиболее значимой среди всех них был Великий маршал ордена, Ираклий Иеремий, владевший не только значительной частью военной мощи священного братства, но и поддержкой сената, представленного в нём его супругой и старшим сыном. Но, не смотря на очевидный раскол среди иерархов, на официальном уровне всё оставалось в рамках закона. Пока что. Великий магистр и те, кто поддерживал его начинания, выступали за крупномасштабные реформы, цель которых — переродить орден целиком и полностью. Какие именно изменения имелись в виду, я так до конца и не понял, кроме того, что церковь в лице совета приоров, уже долгие годы жаждавшая независимости, должна была эту независимость обрести. Тонкости же грядущих реформ, называемых в среде сподвижников Иеремия не иначе как «полным крахом ордена» мне никак не давались, поскольку по большей части меня лично даже не касались.
Всё то время, что я торчал в замке, шел на поправку и играл при Августине роль слуги, инквизитор развивал вокруг себя бурную деятельность. И ждал. А ждал он приказа, согласно которому всем нам предстояло явиться в зал Верховного совета ордена в Клемносе, старой столице первых империй и священном городе всех почитателей Антартеса. Несмотря на то, что главный капитул и Большой храм Феникса уже многие годы находился в Стаферосе, перетянув всё религиозное и политическое влияние на себя, Клемнос всё-таки оставил за собой кое-какие права. В частности, именно здесь собирались иерархи ордена для принятия любых решений, которые могли бы повлиять на его дальнейшее существование и развитие. И Великий магистр, сдавшись под напором оппозиции, наконец, отдал приказ общего сбора. Возможно, перед лицом внешней войны священная братия решила договориться мирным путем, но отчего-то мне
