— Куда пошла? — окликнул он девочку.
— Я сейчас, — равнодушно бросила она, скрываясь за кустом шиповника.
Вернулась действительно быстро. В руках сжимала сухую сучковатую палку.
— Еле нашла, — протерла девочка лоб свободной ладонью и протянула ему посох. — Надо было осинку, которую мы с Лисом выломали, тебе приспособить. Но обратно и так дойдешь.
По возвращению в Резные Петушки, неожиданно для Роланда, Марушка завернула в противоположную от дома Руты сторону. Допытываться, куда ее несет на этот раз, он не стал, благо с палкой, на которую теперь опирался, каждый следующий шаг почти не отдавался болью в ребрах.
Девочка бодро шла по дороге, поддевая босыми ногами мелкие камушки, встречавшиеся на пути. У самого озерца замедлила шаг и остановилась.
— Ну? — навис над ней Роланд. — Что дальше?
— Мне надо к озеру, — пояснила Марушка, становясь на носочки и вытягивая голову, в попытках разглядеть берег через высокий осот.
— Чего застыла тогда? — удивился раненый и легко подтолкнул ее в спину. — Иди.
Марушка жалобно посмотрела на него:
— Вдруг там Неждан, — поежилась она.
— И что? Ты мне рану зашивала и не боялась. А тут просто труп. — Роланд хлопнул ее по плечу. — Да и вряд ли его оставили на берегу.
Она кивнула в ответ, с опаской поглядывая на рогоз и нерешительно топчась на месте.
— Мертвых не нужно бояться. Это мешок из костей и кожи, в нем не осталось ничего, кроме требухи, — криво развел он руками. — Ты же знахарка, кому как тебе не знать. Мертвое тело уже никогда не встанет, не откроет глаз и ничего плохого тебе не сделает, — приглушенно сказал он, про себя удивляясь, зачем ведет с ней беседы.
Марушка зыркнула на него почти беззлобно:
— Тебе легко говорить, — резко выпалила она, впиваясь взглядом в песок под ногами. — Четверых убил и не чихнул.
Слова задели вскользь, но снова растревожили старую, никогда не перестававшую болеть, рану. Роланд зло сжал сухую палку, на которую опирался, но тут же глубоко вздохнул, приходя в себя. Марушка не успела заметить перемены.
— Хочешь, схожу и посмотрю? — неожиданно мягко предложил он.
Девочка в ответ отчаянно замотала головой:
— Не нужно, я сама, — пробурчала неразборчиво, тревожно вглядываясь в заросли рогоза, скрывающего прибрежный песок.
Мертвого на берегу не оказалось. Только следы ног и холщового мешка, на котором волокли тело. Марушка обошла место, на котором, как ей показалось, могло лежать то, что осталось от Неждана, и подобралась к самой воде.
— Подай мне свой ножик, — обернулась к Роланду, разглядывающему ее, опираясь на палку. Под его весом, палка на пол локтя ушла в рыхлый песок.
Раненый приподнял бровь и выудил нож из рукава. Но вручить Марушке не спешил, раздумывая.
— Зачем? — спросил, крутя его за рукоять в пальцах.
Марушка вздохнула и протянула туес.
— Отдели корни и порежь их на части, — придирчиво глянула на выкорчеванный явор, а затем на нож в руках Роланда, — с твой палец толщиной.
Вместо ответа нож приземлился у ее ног, воткнувшись на всю длину лезвия в мокрый песок. Марушка вытащила его и умостилась на берегу, не обращая больше внимания на похитителя. С хрустом отделялись корни от мясистых ростков. «Пожадничала, — вытерла девочка вспотевшие ладони о подол платья, — на эту лужицу и одного корня хватит». Но резать явер продолжила — не выбрасывать же, а Рута вряд ли будет готовить настойки в ее-то состоянии. Марушка хрустнула затекшими пальцами — ростки пойдут на отвар для работы желудка: мелочь, а людям всегда пригодится. Может, успеет сготовить перед отъездом.
Взгляд раненого колючкой будяка прилип меж лопаток, и Марушка повела плечами, отчаянно стряхивая его. «Снова зол на меня? — подумала девочка. — То беседы ведет, то вдруг замолкает, будто я лютый враг ему». За последние дни все ее убеждения трещали по швам, единственная мысль, в которой она только укрепилась — люди вызывали все меньше и меньше сочувствия.
Затолкав стебли и листья обратно в туес, девочка собрала нарезанные корни в подол платья и зашла в воду. Роланд пристально наблюдал за ее движениями. Каждый корешок Марушка обмывала в воде и закапывала в илистом песке мелководья. Так и обошла все озеро по кругу, раздвигая попутно рогоз, чтоб посадить явер под берегом.
Когда вернулась в место, откуда начинала, ее уже ждал раненый. Палка валялась на песке. Затупившимся лезвием ножа Роланд мрачно водил по ладони.
— Что ты сделала? — навис он над Марушкой.
— Очистила озеро, — просияла она, но наткнувшись на мрачный взгляд похитителя, ступила назад и добавила неуверенно: — как примется явер, воду снова можно будет пить.
— Откуда знаешь про этот способ? — приблизился Роланд, и вода хлюпнула под ногой отступающей Марушки.
— А что с ним не так? — девочка испуганно сглотнула, отшатываясь назад. Неловко взмахнув руками, все же смогла удержать равновесие.
— Явер в эти земли занесла орда. Так чистили воду от трупного яда воины хана, — отчеканил Роланд, буровя ее взглядом, под которым девочка сжалась, как попавший в капкан дикий зверек.
— Я просто травы знаю, и всё, — прошептала она. Слезы подступили к глазам.
Со стороны дороги захлопала крыльями, вздымая песок, белая голубка. Глянула красным глазом на замерших в воде воина с девочкой и взлетела. Поднимаясь под облака, сделала кривой круг над озером. Роланд проводил птицу недобрым взглядом. Марушка стояла по колено в воде, не поднимая глаз на похитителя.
— Кто научил тебя? — рявкнул он, тряхнув ее за плечи.
— Федора, — девочка сдалась и заплакала, растирая кулаками грязь по мокрым щекам. Слезы лились, несмотря на жалкие попытки, сцепив зубы, выстоять под пристрастным допросом.
Роланд опустил руки, резко развернулся и вышел на берег. Со штанов стекала в голенища сапог песчаная муть мелководья. Поднял оставленный Марушкой нож и спрятал в рукав. Поднимаясь к дороге, бросил через плечо:
— Пойдем.
Всхлипывая и не разбирая пути, Марушка поплелась за ним.
* * *
— Я не могу оставить Руту, — уперлась Марушка, вырывая у Роланда собранную котомку и пряча ее за ларем. Только опухшие веки выдавали, что девочка недавно ревела. — И Лиса. Лису хорошо досталось, — приподняла она подбородок, кивая на печь, — ему сил набраться нужно.
Рута отрешенно сидела за ткацким станком. Плакать больше не плакала, опоенная трясовичной травой — единственным настоем, который, Марушка была уверена, не навредит ребеночку в утробе. Хозяйка дома поглаживала живот, тихо напевая себе под нос тягучую песню, слов которой было не разобрать, только мерное мурлыканье.
— И так задержались почти на седмицу, — внимательно глядя в окно, оперся на стол Роланд.
— Тем более! От одного дня ничего не изменится, — настаивала девочка, принимаясь с усилием резать стебли явора. Ощипанные ранее листья сушились, связанные пучком, под козырьком.
— Ты очень ошибаешься, — Роланд
