— Почему нельзя было создать настоящий ключ? — Радмила закрыла лицо ладонями, и голос ее зазвучал приглушенно. — Или пусть бы это была безделица, с которой проще обращаться и легче спрятать?
— И уничтожить, — тихо добавил Роланд.
Княгиня отняла руки от лица и села возле воина, не мигая глядя на него.
— У меня не дрогнет рука, Роланд. Если для того, чтобы избежать войны и повторения того кошмара, мне придется удушить девчонку собственными руками — я это сделаю, — заявила она. — И память о сестре не станет мне помехой.
Роланд покрутил в руках пустой кубок и оставил его в сторону.
— Об этом я и собирался с тобой поговорить, — мрачно начал он, расстроенно думая, что вино закончилось очень не вовремя, а пока они с Радмилой обсуждают дела государственной важности, звать служку как-то несподручно.
Зайчатина, манившая пряностями, остыла. Плакали воском, догорая, свечи.
— Ключ нельзя уничтожить так просто, — Роланд лениво ковырнул зайца, перетаскивая себе на тарелку кусок, — это, по крайней мере, утверждает Федора.
— Я не верю ей! — рявкнула Радмила. — Федоре просто жаль было потраченных впустую лет, сил и возможностей…
— И она привязалась к Марушке, — добавил Роланд.
— К кому? — княгиня брезгливо поморщилась. — Она дала ключу имя?
— Да, — Роланд кивнул. — И воспитала из нее прекрасную знахарку.
Радмила брезгливо поморщилась.
— К чему ты клонишь? Жалеешь ключ? — прищурилась она. — Это то же самое, если бы ты каждый раз со слезами прощался со своим мечом, когда тебе нужно пересечь реку. Всего лишь средство…
— Я помню, — перебил он, стряхивая невидимую крошку со скатерти.
— Если удалось отнять его у Федоры, значит, получится и уничтожить.
— Ты дальновидно решила для этого вызвать Чернава, — в памяти всплыла темная фигура, застывшая на поле боя среди павших воинов да раненых лошадей. Роланд брезгливо поморщился.
— Не я, а Совет, — Радмила качнула головой. — Если что-то пойдет не так, он вмешается.
Зайчатина сиротливо ютилась у Роланда на тарелке. Обреченно смотрела сморщенной брусничиной из пустой глазницы жареная щука, выловленная из пруда спозаранку и приготовленная специально к его прибытию.
— Не Чернаву ли ты сама запретила возвращаться в город за то, что кости с погоста таскал? — процедил Роланд.
— Старейшина Беримир уверяет, что Чернав единственный из всех, кто после выходки моей сестры, — Радмила выделила два последних слова, ровно с таким же презрением, как сделал это старейшина, — может использовать свою силу. Именно потому, что ее черпает от мертвечины. Остальным приходится туго, — княгиня вдруг неловко улыбнулась, — они, Роланд, настаивают, что после создания ключа из Троеречья исчезли чары. Поэтому, с удовольствием помогли бы разобрать его, но…
Роланд пожал плечами:
— А что Самая старая? Согласна с Беримиром?
Радмила поднялась и пересела во главе стола, как и полагалось.
— Бабка в своей глуши совсем одичала, — брезгливо выдавила она. — Ослепла полностью, а по корягам на болотах всё скачет как жаба. Бормочет что-то под нос, спорит сама с собой. Голубей только учует — забрасывает, чем под руку попадет и кроет такими проклятиями, что я удивляюсь, как они возвращаются живьем.
Судачили, что ведьме из Глухой Топи давно перевалило за вторую сотню лет. Мальчишки из окрестных сел дразнили ее болотной жабой за горб, расплывшуюся фигуру и бородавки, разномастными буграми взошедшие на лбу и щеках. Роланд познакомился с ней, когда приезжал к Федоре, добровольно отправившейся учиться чарам у самой старой ведьмы Троеречья. Встретив безобразную колдунью, с бельмом на правом глазу, молодой воин галантно поклонился и поцеловал протянутую для приветствия руку без тени брезгливости. Старуха расхохоталась, держась за живот, и долго не могла вымолвить и слова. А Роланда стала называть не иначе как «соколиком», радуясь ему в последующие приезды, как родному сыну, несмотря даже на то, что тот был лишен и капли дара. Впрочем, он и в ученики никогда не набивался.
— Я могу попробовать разговорить ее, — начал Роланд, хватаясь за единственную ниточку.
Радмила хлопнула ладонью по столу:
— Нет! Совет на нашей стороне, зачем еще нужны выдумки обезумевшей старухи? — княгиня зло сощурилась. — Или ты хочешь поехать и просто поболтать с ней? На удачу, авось, решение найдется?
— Федора говорила сама, что и десятой части учения Самой старой не успела постичь… — Роланд замолчал, невпопад вспоминая потрескавшиеся из-за работы с травами и от холода болот руки молодой, не привыкшей к тяжелой работе, княжны.
Федора, открывшая в себе дар со вхождением в возраст, решила развивать его до возможных пределов. Никто бы не обязал её становиться могущественной колдуньей, но Федора рассудила, что для блага княжества придется использовать чары. Велеслав противился решению старшей дочери, но она убедила его. Самая старая ведьма, чье имя не решались произносить всуе, могла научить княжну многому. К тому же, от Самбора до Глухой Топи всего три дня пути, а если менять скакунов по дороге — и того меньше. Чем отдаваться в руки Совета, включавшего в себя немногим больше десятка волшебников, ревностно оберегавших свои секреты, да и крепость которых со всеми библиотеками расположилась на другом конце Троеречья — берегу Янтарного моря, в Мальборке, Федора могла постичь знания у той, которая учила самых могущественных из ныне живущих ведунов и чародеев, чтобы потом получить доступ к хранилищам книг и фолиантов Царьгорода — острова мудрейших.
Она редко приезжала домой, с головой погрузившись в учебу. Но каждый раз, навещая родных в Самборе, со счастливой улыбкой рассказывала, как легко и просто дается ей наука и как не нарадуется ее успехам старуха-наставница. О том, что Самая старая ведьма отказалась передавать ей свои знания, развернув от порога, и Федоре пришлось три ночи провести на сырой земле у входа в хижину, прежде чем ведьма, убедившись, что девушка не собирается уходить, принялась за обучение, а затем заваливала княжну самой черной работой, Федора никогда никому не проговорилась. Роланд узнал об этом случайно, от старухи-колдуньи. Заметив удивление на его лице, Самая старая ведьма довольно хмыкнула и впервые похвалила ученицу. Правда, Федоре в глаза доброго слова не произнесла, чтоб не разбаловать.
Радмила, приняв молчание собеседника за слабость, добавила:
— Роланд, я не могу рисковать людьми и терять время. Если Чароград пал…
Воин облокотился на столешницу, оборачиваясь к собеседнице.
— А если не пал? Если всё только слухи? Не было ни гонца, ни письма.
Княгиня покачала головой:
— Финист не стал бы прогонять моих голубей, — горько произнесла она, — а их сбивают на подлете к стенам города. — Радмила потерла виски и продолжила: — я не успеваю ничего рассмотреть, но мне видится Чароград охваченный огнем…
Роланд постучал пальцами по столешнице.
— Мне кажется, Федора
