Не успев даже выровнять дыхания, Лис подскочил и, преодолев забор, в этот раз без заминок, спешно нырнул в ближайший закоулок. За спиной раздался вскрик, шлепок и хлюпанье, — псы в погоне за палкой, сбили Ерему с ног. Лай охранных собак, сонные голоса из окон соседних домов, да брань купца вперемешку с выкриками о свершившейся краже сплелись в клубок неразборчивого гомона, преследуя Лиса, пока он не покинул квартал.
На площади у храма его встретила тишина. Лис запахнул куртку, и привалился к холодной храмовой стене. Согнувшись от надрывного кашля, он хватал ртом воздух. Сердце бешено колотилось, а глину, комьями налипшую на волосы, пришлось счищать ногтями. Как только дыхание выровнялось, Лис, натянул воротник до самого носа и пошел дальше. Искренне молясь, в надежде не попасться на глаза городской страже, пробираясь в тени и обтирая курточкой стены домов, чтобы успеть скрыться в подворотне, если впереди замаячит патруль, он, костеря под нос бросивших его подельников, направился к «Хромому Коню».
* * *
Стремянку у входа в домик, где жили княжеские голуби, давно стоило подлатать. В остальном же, утопавшая в цветущих розовых кустах, голубятня напоминала расписной пряник, — не хватало только маленьких ставенок и дымохода.
Стараясь не погасить свечу, Роланд, свободной рукой отворил резную дверцу. Пропустил вперед Радмилу и, согнувшись, чтоб не удариться о косяк, зашел следом. Княгиня грела в ладонях уставшую голубку, поглаживая ее по круглой голове.
Свет разбудил птиц, и те захлопали крыльями, поднимая в воздух пыль, засохший помет и перья. Хоть грязную солому, постеленную на полу, и выметали раз в три дня, удушающий запах ударял в нос у самого порога, просачивался в ткани одежды и оставлял душок на открытой коже.
Голуби всех мастей — белые с хвостами-веерами, ржавые с красными шишками на коротких клювах, черные с радужным отливом на шее и простенькие серые почтарики заметались, перелетая с одной жерди на другую. Роланд наблюдал за надменными дутышами — чернопёрыми, с раздутыми мешками зобов. Казалось, если они попытаются подняться в воздух за остальными, то попадают прямо в солому, как переспелые груши.
— Иди, моя хорошая… Отдыхай, ты заслужила…
Заскрежетала кованая решетка, делившая помещение надвое, и белая голубка с красными глазами спрыгнула с рукава Радмилы и отправилась на обмотанную паклей жердочку к товаркам.
В отличие от остальных голубей — обладателей необычных расцветок и дивного оперения, четверка белых птиц за решеткой вела себя спокойно — они не хлопали крыльями, не пытались подлётывать, и не пели гукающих песен, раздувая зобы, только отрешенно крутили головами, разглядывая попеременно хозяйку и гостя. Радмила, запирая решетку, неосторожно перелила плошку с водой и выскочила набрать свежей. Роланд поморщился под пристальным взглядом красноглазых птиц.
Клятвопреступники, изменники, безжалостные убийцы, осужденные на вечное служение, сохранившие разум, но утратившие голос и волю. Всех четверых он мог знать, и даже присутствовать на вынесении приговора. С кем именно сейчас находился в одном помещении, Роланд предпочел не думать. Впрочем, к служению приговаривали только до войны, теперь же, местные блюстители порядка и закона предпочитали колесовать, четвертовать или вздернуть осужденного — в зависимости от тяжести проступка.
Радмила вернулась не только с чистой водой, но и мешочком пшена, разбавленного особой, пророщенной специально для птиц травой, зелеными полосками проглядывавшей в россыпи золотистых зерен.
— Во дворе подожду, — Роланд вышел, прикрыв за собой дверцу, и опустился на верхнюю ступень стремянки. Та, протяжно скрипнув, угрожающе покосилась.
Зерно забарабанило по деревянному полу, а голуби, встрепенувшись, слетели вниз и застучали клювами. Радмила толкнула дверь, но уходить не спешила. Полоска света тут же приманила мотыльков и комарье.
— Птиц разве можно ночью кормить? — вежливо осведомился Роланд, поглядывая украдкой на темный провал окна белой башни.
— Что им сделается? — Радмила пожала плечами. — Беляночке нужно подкрепиться с дороги. Что ж, остальными смотреть, как она ест и завидовать?
Роланд сдержал подкативший неожиданно, как тошнота, смешок. Любимая Радмилой Белянка вполне могла оказаться чернобородым разбойником с Бережанского тракта, жестоко замордовавшим больше полуста путников не ради наживы, а для развлечения. Или Самборским чудовищем — вором, уверовавшим, что девять съеденных сердец младенцев — непременно мальчиков, даруют ему невидимость и для своей цели не гнушавшимся подкарауливать в темных подворотнях беременных. Он попался, когда для желанной цели оставалось всего одно сердце. Или… Роланд поежился и отвернулся, заметив на себе пристальный взгляд голубки, отвлекшейся от пшена.
— Что делать с праздником, Роланд? — Радмила носком сапога подвинула плошку с водой к стенке. — Отменить ярмарку и гуляния? Собирать войско? От каждого двора по мужчине?
Роланд пожал плечами в ответ. Радмила вынесла догорающую свечу из голубятни.
— Это посеет панику, да? — княгиня подтолкнула Роланда, чтоб тот освободил проход. — Значит, пусть жгут костры и водят хороводы?
— Идем, — Роланд подставил локоть, и Радмила взяла воина под руку.
Некоторое время они шли в полной тишине. Княгиня вытирала красные глаза — не то от слез, не то от пыли из голубятни.
— Что с Советом? — наконец решился спросить Роланд.
— Если Чернав не объявится до рассвета, я отправлю к ним голубя и попрошу поторопиться. Возьму обычного почтаря — так быстрее. Да и жалко, если с видящим что-то в дороге случится — в Чарограде уже троих потеряла…
Стрекотали сверчки, выводил песню соловей, а высаженный у дороги лилейник раскрывал желтые лепестки. Роланд не замечал благоухания цветов в ночном саду — казалось, все вокруг пропахло едким голубиным пометом.
Остановившись у входа, он открыл перед Радмилой дверь. Та выпустила локоть воина и осветила огоньком свечи темный проход. Роланд заходить не спешил.
— А ты? — повернулась княгиня.
— Пройдусь немного перед сном.
Радмила кивнула и направилась к лестнице.
Роланд отпустил дверь, и вернулся в сад, проклиная безлунные ночи, которых ему с лихвой хватило в Мальборке. За ноги цеплялись усиками разросшиеся после недавних гроз вьюнки, выпрыгивали из травы земляные жабы — здоровые, с ладонь, словно распухшие от обилия съеденных дождевых червей, неосмотрительно вывалившихся на поверхность из своих нор, а под носками сапог то дело перекатывались незрелые, но опаленные солнцем яблоки.
Он остановился в том самом месте, где встретил Тихомира с подопечным. Жаль будет, если старый вояка уже сдал караул. Роланд не рискнул бы идти к наставнику домой и нарушать его чуткий старческий сон. К тому же, он пока и сам не представлял, как завести разговор, чтобы не вызвать подозрений в измене. Особенно, учитывая последние новости.
Роланд тяжело опустился на пень спиленной груши. Труха посылалась из-под растрескавшейся коры, а вертлявые уховертки, подняв хвосты, как воины поднимают оружие к бою, поспешили прочь от потревоженного убежища. На одну из них Роланд случайно наступил, пересаживаясь удобнее,
