Среди них не было человека, который спал без пиджака на снегу и отказывался назвать причину похода.
Странно, ведь его пиджак у Эльзы остался. Она быстро проверила все карманы, но ничего не нашла. Только от ткани исходил слабый запах теплого воска и горькой полыни — совсем как из темпла светлого.
Цирховия
Двадцать восемь лет со дня затмения
Младший служитель из главного темпла пресвятого светлого бога по привычке завершил молитву просьбой к святому Аврелию — покровителю всех путешественников — хранить тех, кто вышел из дому в такую промозглую зимнюю погоду, затем поднялся с колен и тщательно расправил свое скромное одеяние. Он только начал движение по карьерной лестнице, на вершине которой недосягаемой звездой сиял пост верховного служителя главного столичного темпла, и пока что ему поручали самые сложные, "испытывающие силу веры" задания. Вот, например, ежедневное посещение городских катакомб, в которых служителю надлежало вести спасительные беседы с каждым из заключенных.
Катакомбы состояли из трех уровней, один глубже другого, и хождение по ним чем-то напоминало служителю погружение под землю в темпле проклятого темного бога. Он бывал в запретном месте один раз, с миссией борьбы за веру, и то посещение навсегда врезалось в память. Сейчас он находился на самом нижнем, третьем уровне темниц, в помещении очень темном, сыром и напоминающем пещерные склепы, в которых было принято хоронить усопших монахов в горах Дардании.
Заключенные здесь сидели по одному, все, как правило, смертники в ожидании часа расплаты. Младшему служителю, как и любому нормальному человеку, не нравилось тут, и он заставлял себя спускаться на глубину только усилием воли и веры. Камеры, в отличие от расположенных в верхних ярусах, освещались лишь тусклыми факелами — по одному на клетку — по голым каменным стенам текла вода, цвел мох и ползала всякая живность.
Клетка, перед которой служитель только что стоял на коленях, с трех сторон представляла собой решетку в палец толщиной, с четвертой же стороны это была глухая стена. Каждая такая темница находилась на достаточном отдалении от прочих, потому что у заключенных отбирали не только возможность согреться или нормально поесть, но и естественную человеческую радость общения. Мужчина, сидевший к служителю спиной, за все время молитвы так и не обернулся, занимаясь тем, что в неверном свете мерцающего огня разрисовывал себе руку.
— По возвращении в темпл я поставлю за вас свечу, — заверил его служитель миролюбивым тоном, как и подобало в их ситуации, — святому Францилию, покровителю справедливого суда. Но было бы лучше, если бы и вы…
— О, не трудитесь, — перебил его заключенный, обмакнув кисть в плошку с черной краской, — у меня все в порядке.
Служитель поморщился, он испытывал искреннюю радость, когда удавалось привести к свету заблудшие души, а вот таких вот, упертых в своей неправоте, недолюбливал. Но когда он заговорил, его голос звучал, как у профессионала своего дела: с сочувствием и пониманием.
— Возможно, если вы попросите святых заступников или самого пресвятого светлого бога, они смягчат ваше наказание и помогут вам выбраться отсюда…
Пустое сотрясание воздуха, конечно, если учесть, что безумец покушался на самого правителя, но что есть человек без надежды?
— Думаю, если бы боги хотели, чтобы я вышел отсюда, — в тоне речи заключенного сквозил плохо скрываемый смех, — они бы давно помогли мне выбраться.
От такой наглости служитель на миг даже потерял дар речи.
— Вы что же… — заговорил он, наконец совладав с собой, но красные пятна возмущения так и не покинули его бледных щек, — …довольны своим положением?
Мужчина обернулся. Он походил на зверя со своей трехдневной щетиной и стальным блеском глаз, сквозь дыры в его одежде виднелась запекшаяся кровь от побоев. Служитель невольно попятился и осенил себя знаком благословения и защиты. Правду говорят, что эти бурые не люди — нелюди.
— Никогда раньше так не был доволен собой, как сейчас, — хмыкнул заключенный и отвернулся.
Младший служитель из главного темпла пресвятого светлого бога еще находился в начале карьерного пути, поэтому отступать перед трудностями себе запрещал и уже набрал в легкие побольше воздуха, чтобы пуститься в очередную просветительную беседу, но в это время где-то со стороны лестницы послышались шаги и бряцанье оружия охраны. А когда в узкий каменный коридор в сопровождении яркого света спустилась целая процессия, служитель сразу же закрыл рот и отступил прочь, узнав среди посетителей самого сиятельного наместника. Или без пяти минут канцлера? В главном темпле среди служителей уже вовсю обсуждалась дата благословления правителя на трон.
Димитрий повел рукой, и все сопровождающие вместе с затесавшимся в их рядах служителем потянулись прочь. Он выждал, пока шорох многочисленных ног не затихнет на верхнем ярусе витиеватой скользкой лестницы, которая вела сюда, затем неторопливо приблизился к клетке и посмотрел сверху вниз прямо в спину сидящему узнику привычным высокомерным взглядом.
— Здравствуй, Димитрий, — произнес Алекс, не оборачиваясь и не откладывая кисть.
Если бы младший служитель из темпла все-таки остался и присутствовал при разговоре, то непременно заметил бы, как уголки губ наместника чуть дрогнули, обозначая улыбку. Заметил бы — и не поверил: чему же тут улыбаться?
— Значит, все это время она была у тебя? — заговорил Димитрий так, словно разговаривал сам с собой.
— Не все время, — отозвался Алекс. Он подул на краску и вытянул руку, изучая, ровно ли лег узор, — но несколько последних недель — точно.
— Моя милая, сладкая сестренка. Она будет плакать, когда узнает, что я приказал казнить тебя?
— А ты собираешься меня казнить?
Алекс, наконец, повернулся и некоторое время они молча смотрели в глаза друг другу — волчье зрение обоих не нуждалось в ярком свете, чтобы отметить все оттенки настроения собеседника.
— Алекс, Алекс, — Димитрий вздохнул, мощная грудь натянула ткань сюртука и тут же опала, — сначала ты рискуешь собой и спасаешь меня на площади, затем сам покушаешься на мою жизнь. Определись уже, ты обожаешь меня или ненавидишь? В любом случае, первый геройский поступок не отменяет сурового наказания за второй. Никто не смеет стрелять в меня безнаказанно, будь он мне хоть другом, хоть братом. Законы Цирховии одинаковы для всех.
Человек в клетке поднялся на ноги и выпрямился, придерживаясь рукой о стену — только этот жест и выдавал, что его силы не так полны,
