Родовую книгу собственной семьи Эльза, конечно, видела раньше, даже держала в руках и читала, представляя, как мог выглядеть прапрадед по материнской линии или дядя бабки по отцовской. Род матери начинался раньше по временной вертикали и единолично занимал первые несколько страниц, а потом к нему присоединялись прародители отца. Помнила Эльза и самую последнюю запись перед тем, как шли уже чистые, незаполненные листы. У Виттора и Ольги родилось трое детей, три новые ветви ждали своего часа, чтобы зацвести и дать новые побеги…
Но этот фолиант, с украшенным золотом форзацем, Эльза видела впервые. Начинался он знакомым ей образом, все имена своих предков она встречала и прежде. Она быстро перелистнула в конец. И поняла, почему мать решила показать ей книгу вместо объяснений.
— Ее переписали по просьбе отца, — произнесла Ольга, разглядывая цветущие пионы и избегая поворачиваться к дочери.
Вмиг онемевшей рукой Эльза отодвинула соседний стул и села рядом с матерью.
— А где старая версия?
— Не знаю, — Ольга снова дернула плечом, — наверное, папа ее сжег.
Губы у нее были красноватыми от вина, а глаза влажно блестели. В камине трескнуло полено, на стене неровно потикивали часы — будто хромоногий переставлял свою палку-подпорку по гулким булыжникам мостовой. Эльза посмотрела в распахнутый фолиант. Последняя запись гласила, что у Виттора и Ольги детей родилось двое.
— Мам…
— Я тоже считаю, что так будет лучше, — нервно перебила мать и вздернула подбородок, готовясь к словесному поединку, хотя Эльза и не собиралась на нее нападать. — Так будет лучше для всех. Не будет проблем с наследованием. Права Кристофа никто не сможет оспорить ни через суд, ни как иначе, и…
Она осеклась, словно захлебнулась словами, дрожащей рукой плеснула себе еще вина в бокал и отпила. Округлый подбородок мелко дрожал. Такой пьяной Эльза свою благородную мать раньше не знала. Всю жизнь Ольга казалась ей невозмутимой, твердой со слугами, вежливой с мужем и мягкой с детьми — настоящей аристократкой. Образцом истинной хозяйки дома. Сейчас перед ней сидела измученная женщина, которая топила свою совесть в выпивке.
— И что мы будем говорить остальным? — растерянно спросила ее Эльза. — Что Димитрий умер?
Резко, как всполошенная птица, Ольга повернула голову, вперилась в дочь мутными глазами.
— Отец знает, что делает. Отец всегда прав.
— Да, мама, — мягко согласилась Эльза, — но если мне зададут вопрос, что отвечать? Димитрий же никуда не делся. Он же… живой.
— В нашей семье такого сына не было, — судорожно всхлипнув, Ольга снова уткнулась в бокал, зубы звонко стукнулись о хрустальный край. — Мы его не знаем.
Эльза посмотрела на бьющуюся в задавленной вглубь истерике мать, со вздохом захлопнула фолиант.
— Мам, почему ты никогда не говоришь папе о том, что тебе не нравится в его поступках?
На лице Ольги вместо душевных метаний проступило удивление, будто на стуле, который занимала дочь, появился незнакомый ей человек.
— В нашей семье не было разводов, — она упрямо распахнула фолиант, принялась неаккуратно листать дорого украшенные страницы, — посмотри. Никогда не было. Мир в семье — прежде всего. Это главное. Это.
Эльза накрыла ладонью беспокойную руку матери, нимало не заботясь, что страницы помнутся.
— Ты хочешь с ним развестись? Ты его больше не любишь?
— Глупости, — Ольга густо покраснела и стала одного цвета с содержимым бокала. — Твой отец — прекрасный человек, его невозможно не любить. И разводов у нас, повторяю, не было испокон веков. — Она долистала до последних строк, скривилась и захлопнула книгу. — Ты что, не согласна, что так лучше? Убийц у нас в семье тоже никогда не было. Мы — древняя, благородная ветвь. Недостойных не было. Не было…
Голос матери упал до бормотания, она опустошила бутылку и допила остатки вина. Посмотрела на дочь с вызовом, ожидая, какую сторону та примет. Эльза вновь почувствовала, как же смертельно она устала. Убийц у них не было, как и прислужников темного бога, шлюх тоже не водилось, только мир в семье, о котором мать так пеклась, все равно выглядел картонным.
— Хорошо, конечно, так лучше.
При этих словах Ольга испытала настолько заметное облегчение, что Эльза лишь убедилась, как отчаянно мать нуждалась в поддержке и милосердии. Она поднялась и взяла Ольгу под локоть.
— Пойдем, мам. Я тебя уложу, тебе надо поспать. А то папа вернется из клуба, увидит тебя такой, и ему это не понравится.
— Да, да, точно, — спохватилась и пьяно засуетилась Ольга, быстро чмокнула дочь в висок, — какая же ты у меня умница, какая же ты взрослая у меня стала…
Эльза проводила мать в спальню, где стояла их с отцом широкая супружеская кровать, помогла раздеться и уложила под одеяло. Присела рядом, убрала упавший на лицо локон, взяла за пухлую, украшенную кольцами руку. Дыхание Ольги пахло спиртным, веки тяжелели и закрывались. Эльза смотрела на мать и видела маленькую потерянную девочку. Будто они поменялись ролями, и это Ольгу требовалось воспитывать и опекать.
— Мам, я хочу выйти замуж.
— Нет, — засыпающая было мать широко распахнула глаза, оторвала голову от подушки. — За кого? Опять? Рано тебе. Рано. Не отдам. Не пущу.
— За Хораса, — успокаивая, Эльза погладила ее мягкую кисть, — он же нравится и тебе, и папе. Хорошая партия. Я выйду замуж, перееду к нему и тебя с собой заберу.
— Вот еще, — уже более миролюбиво фыркнула мать, снова откинувшись на подушку, — как я в чужой дом перееду, когда своя семья есть?
— С маленьким мне поможешь на первых порах, — Эльза притворилась радостной и возбужденной, словно идея и впрямь выходила чудесной со всех сторон, — а потом, может, и второй появится, опять помощь нужна. А потом еще что-нибудь придумаем.
— А няньки тебе на что? — теперь, когда Ольга перестала волноваться, ее глаза опять закрылись. Она по-детски причмокнула губами и, похоже, провалилась в дремоту.
Эльза поднялась, вышла из спальни и тихонько притворила за собой дверь. Даже если мама упрется и откажется от помощи, замуж все равно выходить надо. Ее с детства готовили к тому, что любовь к мужу придет постепенно, пусть и не в первый год брака, поэтому ничего ужасного тут нет. Страх в другом кроется. Надо из этого дома бежать. Может, хоть тогда ее бесконечный кошмар прекратится…
Димитрия могли сколько угодно вычеркивать из родовых книг и игнорировать упоминание его имени в разговорах со знакомыми, но он с лица земли не исчезал и никуда по факту не девался. И Эльза знала это лучше всех прочих. Ее постоянно преследовал его запах,
