Она попыталась успокоить его и придумать что-то правдоподобное в объяснение своей ситуации, но поздно, крики брата уже привлекли в комнату убиравшую коридор служанку, а следом за ней — и мать. В итоге вместо завтрака Эльза оказалась перед отцом, который был поутру гладковыбрит, хмур и сидел в кресле так, словно занимал, по меньшей мере, трон целой страны. Ольга притаилась за спинкой, с тревогой поглядывая на дочь, Крис, понурившись, стоял поодаль от сестры, явно уже жалея, что стал виновником семейных разборок. Отцовского гнева Эльза не боялась — познав десятибалльный шторм, вряд ли станешь опасаться банальной грозы — и поэтому просто стояла с покорным выражением на лице. Она почти выспалась прошлой ночью, и ощущение безопасности еще ее не отпустило.
— Ты знаешь, что раздельные комнаты были даны вам с братом не просто так? — загремел над ее головой отцовский голос.
— Да, папа, — кротко ответила Эль.
— Может, тогда пояснишь мне, что за блажь на тебя напала, и почему ты среди ночи приставала к нему?
Вот оно. Конечно, чтобы она ни сказала, все ниточки так или иначе тянутся к Димитрию.
— Молчишь? — еще более грозно сдвинул брови отец.
— Пап, она не приставала… — решился вмешаться Крис, но тут же был отсечен от разговора взмахом родительской руки.
— Я не тебе вопрос задал, а Эльзе. Брат с сестрой не должны спать в одной кровати, коль они вышли из младенческого возраста, еще этого в моей семье не хватало, — ярился Виттор.
Боги, как же ее родители слепы. Отец до сих пор не сомневается, что Димитрий все детство просидел за железной дверью, ни разу оттуда не выходя. Бедный, он даже не подозревает, что нет такой двери, которая бы удержала его старшего сына.
— Да, папа, — произнесла Эльза вслух.
— Это гадко, богомерзко и противно природе.
— Да, папа.
— Значит, вину свою признаешь? Интересно было к брату залезть?
Крис покосился на сестру и качнул головой, мол, не надо соглашаться, а мать так стиснула спинку отцовского кресла, что ее пухлые пальцы неестественно побелели, но Эльза знала: если она не примет причину, названную отцом, ей придется рассказать правду. Поэтому она посмотрела прямо в серебристые глаза Виттора и ровным тоном ответила:
— Да, папа.
Тот недоверчиво прищурился:
— Что с тобой творится, девчонка? Только за ум взялась, опять куда-то не туда тебя потянуло, — он резко повернулся к матери: — Это все твое воспитание. Расслабила мне детей, стыдно в обществе с такими показаться. Я ведь знаю, что папаша твой привык с тобой сюсюкаться, поблажки тебе во всем делать, но у меня этот фокус не пройдет.
Ольга покраснела, потом побледнела, но тоже сохраняла молчание, Крис скрипнул зубами, но вмешиваться не стал, а Виттор вновь обратил взгляд на Эльзу.
— Вытяни руки. Получишь урок, и чтоб больше так не делала.
— Да, папа.
Не сводя с нее карающего взгляда, долгим движением отец вытянул из петель свой ремень. Он никогда не бил ни ее, ни Криса, не считая той короткой яростной пощечины, когда она заступилась за Алекса, и теперь по спине Эльзы пробежала дрожь. Но руку она послушно вытянула, а когда Виттор хлестнул вдвое сложенным ремнем по ее ладони, задумчиво потерла вспыхнувшую кожу пальцами. Больно, но как-то не так. Не так, как в момент, когда поняла, что Алекс не придет больше. Не так, как в первый раз, когда губы Димитрия коснулись ее не братским поцелуем. Не так, как в тот день, когда любимый мужчина ударил ее на глазах у всего ресторана, не испытывая ни капли вины за свое подлое поведение. Не так, как в ту ночь, когда она пела для брата, каждую секунду ожидая, что тот набросится на нее. Крис странно посмотрел на Эльзу, развернулся и выбежал из комнаты, с силой толкнув дверь.
— Каждый мужчина, который мне дорог, почему-то причиняет мне боль, — сказала она Северине позже, когда они по привычке курили вдвоем.
— Что, даже твой обожаемый Крис? — хмыкнула та, отковыривая носком туфли щербатый край плитки на полу в летней школьной душевой.
В ответ Эльза только пожала плечами. Кристоф теперь избегал сестры, но жажда жизни в ней не знала преград, как не бывает их для настоящей любви, лютой ненависти или смертельной ярости, и, хорошенько поразмыслив, Эльза придумала для себя новый вариант защиты. Родители не возражали, если после уроков она посещала темпл светлого. Водитель обычно ждал у входа, а в дневное время в будний день при условии, что это не один из праздников, внутри прекрасного, украшенного золотом и согретого живым пламенем множества свечей помещения находились всего лишь несколько посетителей. Никто не обращал внимания на молодую девушку, которая держалась скромно, проскальзывая в дальний уголок.
Неприметная лесенка у боковой стены вела на балконы с резными перилами и деревянными, вскрытыми красно-коричневым лаком полами, широкие, пустые и немного пыльные в те дни, когда певцы не поднимались на них. Благородной аристократке лишь на пользу быть благочестивой и проводить часы в молитвах светлому богу, Эльза знала это, и все ее знакомые и родные тоже так думали. Поэтому она и зачастила в темпл — и безмятежно спала наверху, забыв о Димитрии, об Алексе, об отце и вечно подавленной матери. Спала прямо на полу, привалившись спиной к стене, поджав ноги и устроив сумку под головой, наслаждаясь уютным запахом пыли, жженого воска и спокойствия. Кто сказал, что она без защиты? Вон, все святые ее сторожат, а светлый бог всегда от зла защищает тех, кто его просит, даже в детской колыбельной про это поется.
А Эльза просила.
Цирховия
Шестнадцать лет со дня затмения
Светящиеся окна окутанного вечерними сумерками здания сливались в одну длинную светло-желтую полосу. Сколько их там? Тысяча? Миллион? Он протер глаза, перед которыми все расплывалось. Да нет же, всего десять, по пять в одну и другую сторону от главного входа. На крыльце толпились люди, двое слуг в парадной одежде встречали гостей, сверялись со списком приглашенных, пропускали внутрь. Улица полнилась прибывающими и отъезжающими карами, женщины в красивых ярких платьях и с высокими прическами напоминали оранжерейные цветы, мужчины — в черном или белом — заботливо придерживали спутниц под локоток, вели к ступенькам, одергивали зазевавшихся слуг.
Осенний бал. В воздухе плыли резкие, ударяющие в нос ароматы, сигарный дым и мускус духов смешивались с прелой вонью опавших на тротуары листьев и запахом влажной земли со
