С детства она привыкла молчать о поступках брата. Молчала — потому что успела убедиться: от Димитрия ее никто не защитит. Родители не могли с ним ничего поделать, и он с ловкостью обходил все их преграды в виде железной двери или других наказаний, на которые ему всегда было глубоко плевать. Однажды Димитрий чуть не убил младших, и никто не мог остановить его, пока он сам не передумал. Кто остановит его теперь?
Чтобы меньше бояться, Эльза сама придумала для себя выход. Все происходит не с ней — и точка. Она, настоящая Эль, ничем не отличалась от своих сверстниц: прилежно ходила на свидания с мальчиком, которого родители прочили ей в мужья, притворялась веселой и заинтересованной, собиралась с семьей за ужином, чтобы поделиться пустячными новостями, пилила брата-близнеца за то, что тот совсем отбился от рук и редко бывает дома. Хороший щит, крепкий, и им легко отгородиться от нежелательных вопросов и тем, на которые слишком сложно говорить.
О том, что происходит с другой, ненастоящей Эль, она старалась не думать. Та была нервной и дерганой, шарахалась от каждой тени, и в любом неясном силуэте ей мерещился старший брат. Как и в детстве, она стала засыпать с фонариком под подушкой, надеясь защититься хотя бы им. Глупая. Когда Димитрий все-таки появился в ее спальне, Эльза поняла, что фонарик здесь не поможет.
В ту ночь она проснулась, как от толчка, хотя на самом деле ее разбудил запах. Сквозь сон Эльза почувствовала присутствие старшего брата и тут же вскочила. Не сказать, чтобы сильно удивилась его появлению — с тех пор, как отец уволил амбала-охранника, пробираться в дом стало проще — но перепугалась достаточно. Слишком сильно довлели над ней образы прошлого, когда Димитрий точно так же прокрадывался по ночам и вселял в сестру ужас. Будто бы прошлое вернулось, и они снова стали детьми, одинокими в пугающей тьме на двоих. Конечно, повзрослевшая Эльза понимала, что рано или поздно брат все равно бы пришел, не зря ведь преследовал ее в последнее время… но почему так рано? Она надеялась, что успеет придумать, как избегать его и дальше. Чего он хочет от нее? Убить? Лучше б так, к этому варианту она, по крайней мере, морально готова.
Неизвестно, сколько он стоял там, в тени, в углу у самой двери. Димитрий умел ходить бесшумно, и от мысли, как брат шел по коридорам мимо комнат прислуги и безмятежно спящих родителей, шел со своей привычной холодной улыбкой на губах, а в его голове творилось нечто лишь ему одному понятное, Эльзу пробирала дрожь. Собственное сбившееся дыхание загремело в ушах, она невольно вжалась в подушки, когда брат шагнул к ней. Когда с едва различимым хрустом пружин под его весом просел край постели, Эль отдернула ноги, прикрытые одеялом.
— Боишься меня?
Голос у него был не злой и не насмешливый, не предвкушающий и не обиженный. Спокойный голос, констатирующий увиденный факт, и от этого Эльзу словно по рукам и ногам сковало. Тяжело дыша, она боялась даже моргнуть, пока безотрывно глядела на окутанную полумраком фигуру брата, сидящего рядом.
— Не бойся, — он мягко усмехнулся, — сегодня я постараюсь тебя не обижать. Я хочу поговорить с тобой, сестренка.
— Нам не о чем говорить, Дим, — Эльза набралась храбрости и впустила немного больше воздуха в легкие, чтобы дышать не так напряженно. — Я знаю, что тебе нужно и зачем ты пришел.
— И зачем?
— Кусай, — видя, что брат и впрямь не собирается нападать, она совсем осмелела и села на кровати. Демонстративно вытянула руку: — Хочешь снова делать мне больно? Давай. Кусай, я же знаю, чего ты хочешь.
Ведь нет никаких сомнений, Димитрию нужно именно помучить ее, а то, зачем он приходил в прошлый раз… это было не с ней и это ей показалось. Привиделось, как страшный сон.
— Больно? — вот теперь в его голосе зазвенели металлические нотки, сильные пальцы брата резко сомкнулись вокруг запястья Эль, будто наручники защелкнулись, и она тихонько охнула. — Все гораздо хуже, сестренка. Я хочу сделать тебе приятно.
Губы Димитрия, на удивление мягкие и теплые, коснулись пальца Эльзы. Поцеловав один, переместились на второй, третий… Он вел себя, как любовник, а не как брат. Как тот, кто трепещет в ожидании большего, но пока вынужден довольствоваться малым. Так делал Алекс, когда хотел Эльзу, но пытался сдержаться: нежно целовал ей руки, чтобы не впиться в рот требовательно и жадно. Она очень хорошо помнила те свои ощущения, и теперь воспоминания больно кололи в грудь. Даже у Алекса ей не попросить защиты. Не позволяя опомниться, Димитрий перевернул ее руку и с неожиданным порывом прижался к ладони щекой.
— Помоги мне, Эль. Я не знаю, на сколько еще меня хватит.
Таким он был всегда. Делал ей больно — и потом плакал в уединении своей комнаты от собственной боли. Издевался над ней — и тут же просил помощи. Сердце у Эльзы по привычке дрогнуло.
— Чем помочь, Дим?
— Не сопротивляйся, — брат поднял голову, и Эльза увидела, как лихорадочно сверкают в полутьме его глаза. Как у безумца. — Никто не пострадает, если не станешь бояться меня. Если разрешишь…
— Разрешу что? — от догадки во рту у нее пересохло.
Вместо ответа Димитрий осторожно, самыми кончиками пальцев потрогал ее губы. Лицо его находилось очень близко, и Эльза ощущала дыхание на своей щеке. По спине снова побежали мурашки. Собственное тело подсказывало ей что-то такое, о чем разум боялся помыслить.
— Помнишь, как мы были детьми? — проговорил Димитрий. — Ты любила меня, Эль. Думаешь, я этого не знал? Из них всех ты единственная по-настоящему меня любила. Я убить тебя хотел, а ты меня жалела. Ненавидел, а ты даже ненависть эту мне прощала. За что? Чем я заслужил твою доброту? До сих пор не пойму.
— Ты мой брат, — ответила она, едва шевеля губами.
— А что, если я люблю тебя… — он помедлил, — …не как брат?
Руки его, до этого нежные и осторожные, вдруг грубо стиснули ее плечи, Эльза дернулась в попытке вырваться, откинула голову, рот Димитрия прижался к ее шее, горячий язык лизнул кожу, а внизу живота
