Она опомнилась от своих переживаний, подняла голову и посмотрела в лицо Рамону.
— Ну, что же ты? Говори, как мудр темный бог. Скажи, что еще мне надо сделать теперь, чтобы все наладилось? Может, твой бог сотрет мне память? Или не даст в обиду детей, если я снова начну ходить, улыбаться и делать вид, что люблю мужа? Что мне делать? Что мне делать?
В отчаянии Ольга ударила Безликого кулачками в грудь. Еще и еще, слабо и беспомощно. Она билась, как муха, попавшая в липкую сеть и потерявшая выход. А он вдруг ее поцеловал. От удивления Ольга вздрогнула — Рамон никогда не разрешал к себе прикасаться, трогал ее и то украдкой, из-за спины, и приказывал саму себя ласкать для темного бога.
— Уходи от него. Будь со мной, — проговорил он и улыбнулся.
Ольга сделала короткий вдох, а выдохнуть забыла. Только через несколько секунд пришла в себя, тряхнула головой. Не снится ли ей это? За долгие годы Рамон стал ей больше, чем любовником, он стал ее наперсником, единственным доверенным лицом. Но… бросить мужа? Развестись? Разрушить семью?
Или продолжать терпеть и надеяться на чудо? Ольга коснулась черной тканевой маски Безликого, приподняла, робко заглядывая в глаза: разрешит пойти дальше или нет? Разрешил. Она опустила руки, заново открывая для себя его. Какой он незнакомый, этот мужчина, который знает о ней все. Примерно ее возраста, с каштановыми непослушными волосами, крупным носом и простым лицом. Ему же запрещено показывать себя. Зачем он ей позволил?
А потом случилось невероятное. Рамон встал и поднял ее на руки. Ольгу давно никто не подхватывал так — бережно, но властно. В детстве отец иногда носил, в юности женихи еще баловали, но Виттора она уже не просила, понимая, что комплекцией не вышла. А Безликий хоть и стройный, но жилистый, без особого труда понес ее, и Ольга испытала давно забытый трепет, прекрасное ощущение того, что она — маленькая девочка, которую носят на руках.
Раньше между ними никогда не было такого. Рамон не пускал ее дальше своей полутемной и сырой молельни, не показывал, что скрывается там, за стеной, которая бесшумно отъезжает и становится на место по его желанию. А там оказалась комната, такая же полутемная, как и предыдущая. Скромная обстановка, сравнимая разве что с кельей дарданийского монаха. Кровать, стол с одинокой свечой, стул, шкаф. Тарелка с неоконченным ужином — требовательная лаэрда ворвалась вихрем и не дала поесть.
Тайна, окутывавшая персону Безликого, развеялась, он предстал перед ней открытым, обнаженным изнутри так же, как она всегда обнажалась для него. Никакого благоговения, никаких разговоров о темном боге и жертвенном подаянии. Означает ли это, что Рамон относится к ней иначе, чем к другим посетительницам темпла? Стоило Ольге так подумать, как на душе стало тепло, и появилась уверенность: она все исправит, она сможет, и все у нее будет хорошо.
Рамон бережно уложил ее на кровать, расстегнул на пышной груди блузку, прижался губами. Ольга судорожно выдохнула и откинула голову. Как же приятно он это делает. Прикасается совсем иначе, чем Виттор. Мужу больше нравилось, чтобы она его ласкала, а ее вечное недостаточное возбуждение он списывал на холодность и фригидность. Да Ольга и не отрицала. Секс с самого первого раза ей не очень понравился, это потом, уже с Рамоном, она начала подозревать, что чего-то недопонимает. А теперь… рухнуть в его ласки, забыть обо всем, хоть ненадолго не чувствовать омерзения от мыслей о супруге и не думать о рыжей девчонке, с которой несомненно случилось что-то плохое, что-то, чего Ольга никогда не видела от мужчин и потому не выдержала и сбежала, даже не сообразив помочь. И не решалась себе признаться, как ей за это стыдно…
По привычке она потянулась, чтобы погладить любовника, сделать ему приятно, но он отвел ее руки. Прошептал:
— Нет. Я хочу, чтобы это тебе было хорошо.
И ей было хорошо. Когда умелый кончик его языка обводил ее соски или скользил по животу, когда размашисто и плотно двигались между ее распахнутых ног его бедра. "Фригидная" и "холодная" Ольга не узнавала себя в женщине, которая выгибалась, хваталась вспотевшими ладонями за спинку кровати, протяжно стонала или отрывисто, жалобно вскрикивала, и которая испытала свой первый в жизни оргазм с мужчиной.
Когда все закончилось, она облизнула горячие сухие губы и пробормотала:
— Чтоб его темный бог забрал. Теперь точно разведусь.
Цирховия
Шестнадцать лет со дня затмения
Той ночью им было особенно хорошо вдвоем.
— Я люблю эти глаза… — шептала девочка-скала, целуя его сомкнутые веки, — …люблю эти брови… этот прямой и ровный аристократический нос…
Он морщился и фыркал под ее губами скорее по привычке. Петру не обмануть, она давно знает, как ему нравятся ее поцелуи, ее нежные руки, гибкое тело, такое хрупкое по сравнению с его большим и сильным. Она знает — но он продолжает притворяться, что чудовища не нуждаются в ласке. Так принято, так учила его мать своим презрением, своим отвращением и страхом, так давно привык думать он сам. А Петра… она не спорила. Просто лежала рядом на постели, голая, теплая, вкусная, и целовала его.
— Люблю этот упрямый подбородок… — рот у нее пах вишней, как и много-много дней назад в начале одного удивительного лета, — и эти губы тоже люблю…
За окном лениво позевывал рассвет. Осенью он другой, свинцово-серый, а не золотисто-розовый, и Петра была тоже другая, вся словно из пепла и тумана. Она забралась сверху, глаза смеялись, пальцы скользили по его коже, едва касаясь, обволакивая приятным теплом.
— Я люблю эти плечи… эти руки… и эту грудь… и то, что в ней бьется, люблю тоже…
— Там сокращается кусок мышечной ткани.
— Молчи, глупый. У тебя прекрасное сердце. Большое и доброе, способное любить самоотверженно и верно даже тех, кто причиняет боль, — Петра улыбалась, но глаза вдруг стали серьезными. — Ян недоволен, что ты тайком пополняешь счета своей семьи. Он поделился со мной в надежде, что я смогу тебя отговорить. Эти деньги ты мог бы потратить на меня. Или на себя. На что-то, более полезное, чем те, кто даже не скажет тебе "спасибо". Эти деньги достаются тебе непросто, чтобы раздаривать их почем зря.
— Яну следовало бы держать язык в заднице, а не приставать к тебе, сладенькая. Мой брат — наследник, но что он получит, если отец давно промотал деньги матери на развлечения в своем клубе и многочисленных любовниц? Он, конечно, все пытается выплыть повыше, подбивая клинья к канцлеру, но что, если не выйдет? Моя мать
