Тот вздрогнул, отшатнулся. Порывисто вскочил на ноги, подхватил валявшуюся поодаль перевернутую миску, сходил на кухню и принес воды. Резкими, неловкими движениями принялся омывать лицо Димитрия, продолжая брошенную на полпути работу Петры.
— Когда-нибудь ты поймешь меня, — процедил сквозь зубы, старательно отводя взгляд. — Когда-нибудь ты хорошенько все обдумаешь и осознаешь, что я сделал это только ради твоего блага.
— Ради моего блага? Моего? — если бы он мог, на этом месте бы даже расхохотался.
— Твоего, — упрямо повторил Ян. — Думаешь, я тебя не знаю? Мы столько всего прошли вместе, думаешь, я не понял, что ты затеял тут? Ты сдохнуть собирался ради нее, Дим. Героически сдохнуть в своих розовых соплях, и чтобы она рыдала над твоим хладным трупом. Она-то, может, и верила в твои сказочки о том, что все закончится и вы вместе уедете в закат, но я-то тебя знаю…
Его руки продолжали смачивать тряпку, отжимать, прикладывать и снова смачивать, а лицо мрачнело все больше.
— Тебе надо убивать, брат. Так было всегда, сколько я себя помню. Тебе надо проливать кровь и трахаться, чтобы чувствовать себя счастливым, а мне надо помогать тебе в этом. Сначала ты отказался от всех девок ради своей нардинийской зазнобы. А потом, после несчастной монашки, решил и перестать убивать? Да? Это утопия, брат. Это не про тебя.
— И ты сделал за меня выбор.
Ян стал совсем мрачным.
— Мне пришлось. Я не хотел этого, клянусь, но по-другому было нельзя, пойми меня. Сам бы ты ее не прогнал ни в жизнь. Да вы оба мучались. Разве я лично не видел, как ты метался, то отталкивая бедную девочку, то силой возвращая обратно? И когда ты понял, что так и не сможешь расстаться с ней, ты придумал шикарный вариант уйти первым. Красивая смерть, братишка, но она отменяется, извини. Кто-то должен был прочистить тебе мозги от сахарной ваты. Какая любовь, опомнись. Где мой циничный друг, который смеялся над самим этим словом? Где?
Он снова кричал от волнения, и Димитрий поморщился.
— Посмотри на меня, Ян, — проговорил он устало. — Только внимательно. Мне просто интересно, знаешь ли ты вообще меня даже после стольких лет? Знает ли кто-нибудь из вас, что я из себя представляю и для чего я делаю то, что делаю? Мне кажется, даже моя собственная мать понятия не имеет, что я за человек. Ты считаешь себя умнее нее?
Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза. Ян сдался первым, отложил тряпку, сел рядом, достал очередную сигарету и закурил. Причудливые клубы дыма поплыли по комнате, устремляясь под потолок.
— Верни мне ее, — произнес Димитрий, когда сигарета истлела до половины.
Ян покачал головой.
— Не могу.
— Что ты с ней сделал?
Ян швырнул окурок в миску с водой.
— Проклятье, ты серьезно хочешь, чтобы я произнес это вслух? Чтобы сказал, что убил ее? Тебе от этого станет легче?
Легче, конечно, не стало, но удивления внутри не было. Наверно, самые первые шаги Яна уже все рассказали за него. Тяжелые шаги в пыльных уличных ботинках, которые гремели за дверью и выдавали нежелание их хозяина брать ответственность за поступок. Все-таки Ян прав, они столько времени провели бок о бок, что, по крайней мере, хотя бы один из них хорошо изучил другого.
— Где… она? — последнее слово далось с большим трудом.
— Где ее тело, ты хочешь сказать? — сердито уточнил догадливый Ян. — Зачем тебе знать? Чтобы еще немного помучиться? В семетерий ее не примут, она гражданка другой страны, не благородная к тому же. Я избавился от тела на случай, если кто-то из родных все еще ищет ее. Это было неизбежно, Дим. Она должна была умереть, чтобы ты жил. Любовь не для таких, как ты, рано или поздно ты согласишься со мной.
— Ты — настоящий друг, — Димитрий сумел поднять руку, похлопал Яна по плечу и, ощутив свежий приток сил, резко стиснул пальцы. Склонился над заоравшим от боли, скорчившимся в три погибели другом, снисходительно улыбнулся и прошептал: — Я не святой, брат, ты же знаешь. Если любовь не для меня, я уничтожу само это понятие и сотру это слово из лексикона. Ее не будет у меня — и ни у кого из вас тоже не будет.
Он отшвырнул от себя Яна, ощущая, что уже скоро сумеет встать на ноги, и холодно приказал:
— Разыщешь каждую из трех любовниц моего отца, с которыми он крутит в настоящее время, и позаботишься, чтобы они узнали, что он почти банкрот. Посмотрим, с какой скоростью сомкнутся их ноги обратно, когда станет ясно, что старый козел больше не будет тратиться на подарки. Пусть этот слух также разлетится по всему нашему прекрасному и благородному обществу. Скажешь Рамону, чтобы больше не смел встречаться с моей матерью ни под каким предлогом. Пришли ко мне этого мальчишку… Алекса, кажется, если он еще жив. И последнее, Ян. Ты сейчас выйдешь в эту дверь и больше никогда не войдешь в одну комнату со мной. Может быть, я больной ублюдок, которому надо убивать, но с памятью у меня все в порядке. Даже не надейся, что я когда-нибудь забуду то, что ты сделал. Еще раз тебя увижу — убью на месте.
Они снова посмотрели друг на друга, один — с болью и виной в глазах, другой — с привычным ледяным спокойствием. Ян умел многое, в чем-то, наоборот, был слаб, но одна черта лишь крепла в нем с годами: он никогда не перечил твердому приказу своего господина.
Едва дверь за ним закрылась, Димитрий медленно и осторожно поднялся на ноги. Подошел к окну, шаркая, как старик. Он и ощущал теперь себя соответственно — старик, заключенный в тело молодого, физически развитого мужчины. И стоя у окна, разглядывая крыши домов и серое пасмурное небо над городом, в котором его всегда считали изгоем, он вдруг послал такую мысленную волну ненависти ко всему, что окружало, что даже не удивился, когда услышал стук, возвестивший о прибытии очередного визитера.
На пороге стоял Алекс. Димитрий сразу узнал его, хоть совсем недавно с трудом мог припомнить даже имя. Что-то новое образовалось между ними, какая-то подспудная связь, будто их личности проросли друг в друга, как корни слишком близко посаженных деревьев, иначе каким образом мальчишка смог бы отыскать адрес, по которому никогда не был? В том, что Ян еще не успел с ним связаться, Димитрий не сомневался, он чувствовал, что на самом деле гостя привело. Особая слюна альфы навсегда вошла в кровь новообращенного беты, пробудив в одном
