Крис тут же развернулся и отправился в город. К тому месту, где, как он знал, находился вход под землю. На поиски той, которая совершенно не умела грустить, предпочитая вместо этого набивать живот сладким крыжовником и любоваться чистым небом, болтая босыми ногами с высокого карниза в скале.
В компании Ласки подземные коридоры казались прямыми и понятными, но в одиночестве он заплутал и сразу попал в неприятную компанию, поджидавшую его в одном из темных тупиков. К счастью, через минуту появился Рыба. Крис до сих пор мог только гадать, каким образом работает система оповещения среди свободного народа, и почему любой, вошедший во вроде бы пустую нишу, становится известен обитателям темного лабиринта, но старому знакомому был искренне рад. Вот только Рыбе порадовать его в ответ было нечем.
— Уходи отсюда, мальчик-волк, — угрюмо сказал мужчина и махнул рукой в нужном направлении.
— Мне нужно ее увидеть, — стиснул Кристоф кулаки и зубы.
— Уходи.
— Нет.
— Ты не справился.
— С чем?
— Ты не смог ее защитить.
— От кого?
Его крики далеко разнеслись по земляным переходам, и в стороне послышалось тихое шуршание ног: местные жители все еще надеялись поживиться глупым гостем, если старейшина уйдет. Крис сорвал с себя одежду, упал на четвереньки, прядая ушами и издавая угрожающее горловое рычание. Рыба, казалось, ничуть не испугался, он долго и спокойно смотрел в напряженные злые глаза смертоносного зверя, молодого и сильного, с густой пепельной шерстью, который наверняка обладал хорошими реакциями и мог свалить даже известного в прошлом драчуна и задиру, а теперь уважаемого старейшину, с первого же прыжка.
— Ты пожалеешь, — философски заметил он, развернулся и ушел.
Крис как раз лихорадочно натягивал свои штаны обратно, когда Ласка появилась перед ним. От одного взгляда на нее он ощутил озноб, пробежавший по коже. Ее наивные — а на самом деле хитрющие — голубые глазки, такие чистые и сияющие раньше, потухли. Правую руку она держала на перевязи у груди, и Кристоф вспомнил, как его рыжая фурия боялась повредить свои чудесные пальчики, те пальчики, что скрывались теперь под слоем стерильной марли. Левая половина лица была вымазана какой-то фиолетовой и синей краской, и от шока он не сразу сообразил, что это совсем не грим, а синяк, оставшийся на месте опухоли после удара.
— Кто? — только и выдохнул он.
— Никто. Конь в пальто, — огрызнулась Ласка.
Она больше его не любила.
Крис понял это так же ясно, как видел белый день. Большого ума тут не требовалось, если на собственном опыте успеть познать, как смотрит женщина, которая любит. Ему хотелось выть, и вместе с тем нутро заполняло какое-то безжалостное ледяное опустошение. Что он будет делать без нее? Без ее крыжовниковых губ и грязных ладошек? Без пошлых анекдотов и мечтательных вздохов? И самое главное, почему и за что?
— Я спрашиваю, кто это сделал? — процедил он, подавляя яростную вибрацию во всем теле.
— Сама. Под кар попала, — с вызовом бросила Ласка, сдув с лица слипшуюся прядь. Казалось, даже ее яркие рыжие пряди теперь потемнели, и вся она словно покрылась матовой дымкой, ушла из цвета в полутона, как только утратила свое особенное, внутреннее сияние. Казалось, само солнце вынули из нее, и ни сладкий крыжовик, ни красивый вид на реку уже не могли рассеять ее сумерки, как нельзя залечить сломанный хребет даже у белого волка, если тот уже умер.
Она врала. Он чувствовал это. Но очень хотел верить.
— Но твои руки… — он перевел взгляд на повязки.
— И что? — от волнения неправильный говор у Ласки стал еще неправильнее и сильно резал слух. — Что я, совсем неспособная чтоль? Руками не смогу — другим местом зарабатывать буду.
Кажется, он так ошалел от этой новости, что даже качнул головой не в силах спорить.
— А что? — снова повторила Ласка, и в ее горле клокотали сдавленные всхлипывания. — А ты поверил, что я не такая, да? Да все мы, подземные, шалавы и шлюхи. Все одним местом торгуем. А ты не знал? Бедный, наивный, маленький лаэрдик. Да мне тебя просто трахнуть хотелося за красивое личико и за то, что чистенький был. До меня.
Она рассмеялась, зло и хрипло, будто прокуренная старая ведьма, и скорчила ему угрожающий оскал. Но за всем этим он видел тщательно спрятанные слезы.
— Ты не сможешь теперь работать, — произнес Кристоф ровным голосом, по привычке включая стоическое мужское терпение и деланое безразличие против женской истерики. — Я хочу помочь.
— Да ты уже помог, — губы Ласки кривились от отвращения, словно ее тошнило от одного вида собеседника. — Уже. Помог. Не подходи ко мне, — она отпрыгнула, как только он попытался сделать шаг. — Рожу твою благородныю видеть не могу. Блевати тянет. Да чтоб вы все, благородныя, посдыхали, как крысы от морилки. Чтоб ты сдох. Чтоб все такие же, как ты, чистенькие смазливенькие лаэрдики сдохли. Тьфу на тебя. Ненавижу вас, благородных. Ненавижу.
Их миры не просто столкнулись. Случилась катастрофа — они больше не могли сосуществовать в одной вселенной даже на расстоянии. Крис снова попытался сделать шаг, сломить настойчивостью сопротивление и незримый барьер гнева и злости, которым Ласка защищала себя, но она, прихрамывая, отбежала подальше.
— Не подходы, по шарам надаю. Любовник мой мене избил, понятночи? — всхлипнула она, и слезы потекли двумя обильными ручейками, уже не поддаваясь власти ее моральных сил. — За то, что с тобой ходыла. Так что с тобой у мене все кончено. Ты мене надоел. А ежели сильно охота, то гони деньгы, я теперь только за деньгы тебе давать буду.
— Это неправда, — покачал он головой.
— Ты что, никогда не слышал, как про нас говорят? Для нас, уличных, одним хреном больше, одним — меньше, невелика разница. А мне зарабатывать надо. Ты для меня всего лишь очередной хрен, а у меня их было уже достаточно.
Он снова замер, ощущая себя мраморной статуей, в которую дикая страдающая Ласка швыряла полными горстями грязь. Швыряла, потому что не ведала другого способа избавиться от разрывающей нутро, ненужной, ненавистной, непривычной боли. И как и тем статуям, ему оставалось только стоять под обстрелом и бороться с чувством гадливости.
— Но это же неправда… — растерянно сказал Кристоф пустому
